Таусен и сам был возбужден и доволен. Трудный путь был позади.
Цель была достигнута, а это всегда радует сильного человека. Занялись выгрузкой и устройством на острове.
Таусен оставил позади жизнь, оставил все и, как он думал, навсегда.
Если бы он мог чувствовать и радоваться так, как эти непосредственные дети природы! — думал он, глядя на довольные, счастливые лица саамов. Таусен успел сдружиться с ними за время пути.
Никогда не забудет он первых дней на острове. Это было незадолго до наступления полярной ночи. Дни быстро кончались, но долго длились сумерки.
Людей не приходилось торопить.
Саамы так старались, что в первый же день до темноты успели собрать один дом.
— Ночевали мы на судне, — продолжал рассказывать Таусен. — На следующий день собрали большой дом. Дома эти очень просты, собираются быстро. Но жить в них еще нельзя было — не было отопления, и мы два дня оставались на судне.
На третий день смонтировали ветряк, сделали проводку, установили лампы и поэтому смогли работать и после наступления темноты. Поставили электропечи, провели освещение и на четвертый день перебрались в дома…
— Позвольте… — перебил Гущин. — Значит, вы собрали дома и смонтировали ветряк у самой бухты?
— Совершенно верно. Там мы прожили первую зиму. Мы думали, что поселиться у самого моря будет удобнее, но не учли, что пресная вода, необходимая нам и нашим животным, была очень далеко, а отправляться за ней нам приходилось гораздо чаще, чем в море. И в первое же лето мы перенесли сюда дома и ветряк, а следующей зимой соорудили ледяную постройку.
— Какую же? — спросил Гущин.
— Вы в ней были, — ответил Таусен.
— Это куда утку отнесли?
— Совершенно верно.
— Да неужто! Я и не заметил, что она ледяная.
— Здесь леса нет, — объяснил Таусен, — а нам трудно было даже привезти достаточно дерева для мебели.
— Это неплохо придумано, — сказал Цветков. — У нас в Москве и в других городах есть ледяные склады для продуктов, и они стоят по нескольку лет.
— Помещение, в котором вы были, — продолжал Таусен, — лишь часть ледяной постройки. В нем я держу подопытных птиц. В других помещениях — моя лаборатория и склады. Все они, по мере надобности, отапливаются такими же электрическими печами, как и жилые дома. Нужна, конечно, хорошая изоляция.
Как видите, я неплохо справился и со строительными задачами. Правда, я предварительно взял с Большой земли литературу по этому вопросу.
— Ну, а судно? — спросил, явно волнуясь, Гущин. — Что же все-таки с ним? Я жду, когда вы скажете, что с ним сталось. Вы на нем прибыли, вы его не уничтожили — куда же оно девалось?
— Стоит в бухте, — спокойно ответил Таусен.
Гущин вскочил, глаза его заблестели.
— Чего же мы ждем? — вскричал он. — Скорее туда!
— Незачем, — сказал Таусен. — От него остались одни обломки. Его и бури трепали и волны. Мы о нем не заботились. Я решил, что оно нам никогда не понадобится. Так что, как видите, вернуться на Большую землю не на чем.
— Нет, нет, мы вернемся! — горячо и убежденно сказал Гущин.
— Я тоже в этом не сомневаюсь, — спокойно подтвердил Цветков.
Наступило молчание.
Таусен задумался.
Да, советские люди — люди незнакомого ему, иного склада…
Он подумал о том, что, наверно, когда немцы заняли огромную часть русской земли и уже подходили к Москве, русские были так же убеждены в своей победе.
Одни из них, вероятно, говорили об этом пылко, как Гущин, другие — спокойно, как Цветков, в зависимости от темперамента.
Но ни у кого не было и малейшего сомнения. Иначе разве они могли бы победить?
Глава 11. Гости продолжают знакомиться с островом
Поздно разошлись собеседники. На более южных широтах уже было недалеко до рассвета, а на острове еще дарила глубокая ночь. Таусен, пожелав гостям спокойной ночи, удалился в свою комнату. Он уходил задумчивый и, очевидно, глубоко потрясенный. Всю ночь он просидел у себя за рабочим столом, охватив руками седую голову.
Долго не могли уснуть и гости. Необычайная судьба ученого взволновала их. Не меньше тревожила и собственная.
Впрочем, они теперь неожиданными обстоятельствами связаны с судьбой Таусена.
Они лежали молча, и каждый думал, что друг его уснул. Оба они не сомневались, что вернутся на Большую землю.
Но когда? Что надо делать?
Это было пока для обоих неясно.
Цветков перебирал все возможности и видел, что сейчас ни одна из них не реальна. Значит, нужно пока основательно ознакомиться с островом, с его поселением. Нужно завоевать доверие Таусена и саамов, а там видно будет.
Гущин строил другие планы: они с помощью Таусена и саамов ремонтируют судно.
«Ну, хорошо, пусть оно основательно разрушено, но ведь воля и труд могут все преодолеть!»
И вот уже они мчатся по морской синеве — туда, где их, наверно, считают погибшими.
Оба уснули поздно, только под утро.
А утром их разбудил бодрый голос Таусена:
— Пора, пора, молодые люди! Я без вас не хочу завтракать!
И вправду было уже поздно — заспались.
На завтрак подали сваренные всмятку очень крупные яйца.
— Это утиные или гусиные? — спросил Гущин.
— Такие яйца, — ответил Таусен, — вы могли бы взять как редчайший экспонат для любого биологического музея. Конечно, если сбудется ваша надежда и вы вернетесь на Большую землю.
— Наша надежда нас не обманет, — сказал Гущин. — Меня больше волнует вопрос: согласитесь ли вы вместе с нами отправиться в Советский Союз?
— Ну… может быть… — с трудом произнес Таусен. — Судьба нас связала…
— Не «может быть»! — настаивал Гущин. — Уверяю вас, вы уже не тот Таусен, что были вчера.
— Но у меня нет этой надежды, — уклончиво сказал Таусен. И, словно пытаясь избежать глубоко волнующей его темы, заговорил о другом: — Вы спрашивали о яйцах. Они вовсе не гусиные и не утиные.
— А какие же? — спросил Цветков.
— Есть такая птица — Plautus impennis, или исполинская гагарка. Это ее яйца.
— Да ведь она давно вымерла! — возразил Цветков. — А это была отличная птица, величиной с гуся, только почти совсем без крыльев.
— Вы ошибаетесь: здесь на острове этих птиц много, — сказал Таусен. — Когда-то на Севере они были так широко распространены, что в Исландии, в Гренландии их мясо ели в громадном количестве. Оно очень вкусно, — нам его подали вчера на ужин. Правда, считается, что эта птица вымерла. Еще в начале девятнадцатого века встречались отдельные, очень редкие экземпляры Plautus impennis. Последнее упоминание о них относится к 1884 году, когда были убиты два последних экземпляра… А теперь, — добавил Таусен, — я хочу показать вам кое-какие достопримечательности острова. Конечно, если вы согласны.
