Александр Казанцев - Сильнее времени (Книга 3)

Театр будущего

Так вот откуда они пришли! Там, за стеклянными дверями, "идет представление будущего", из которого они чудом попали в это далекое прошлое! Здесь было замечательно! Ева была счастлива, как никогда. В театр входили не только люди, одетые по старинной моде, вроде Кости. Очевидно, лишь у подъезда старательно создавалось впечатление иного времени. Там была толпа прошлого. Но все равно и здесь было необычно. Мимо билетеров с эмблемами театра на униформах Костя и Ева прошли в гардеробную, чтобы оставить свои легкие пальто. Странно было получить металлические, жетоны с номерами, по которым после спектакля им вернут именно их одежду, словно они сами не могли взять с вешалки свои вещи. Но и в этом была старина! И Ева с улыбкой подчинилась. - Я радуюсь, что Виленоль будет выступать в переехавшем обратно сюда театре. В прошлый раз я так расстроилась, что хотела видеть ее только в современном театре. - Ева помолчала и спросила: - Зачем же ты опять рискуешь с Виленоль? То не гуманно! - Даю в залог свой указательный палец, что на этот раз все будет в порядке, - улыбнулся Костя. - Ловлю на слове! Требую палец. - Пожалуйста, - Костя полез в карман и вынул пластиковый футляр. Изумленная Ева смотрела, как он достает из пахучего порошка настоящий, ампутированный у кого-то указательный палец. - Какая гадость! - возмутилась она. - Это мой. Это залог, - и в доказательство он показал, что палец его левой руки и вынутый из футляра - совершенные копии. Даже старый шрам был тот же самый. Раздался звонок. Зрителей приглашали в старинный уютный зал, где бывали и основатели театра, и его первые драматурги: Чехов, Горький... Сегодня театр ставил "Анну Каренину" Толстого. И Ева, видевшая провал в таком же спектакле Виленоль, особенно волновалась. К тому же, выходка Кости с пальцем рассердила ее. Костя был непроницаем. В антракте он вел себя уже вполне пристойно, находил, что акт, в котором Виленоль в прошлый раз исчезла, прошел безукоризненно. - Пока "эффект присутствия" полный, - согласилась Ева. - Может быть, я даже не отрежу ни у кого пальца, - и она улыбнулась в знак установленного с Костей мира. Костя расцвел. Начиналось очередное действие. Подготовленная обстановкой древней улицы, театральным подъездом, ароматом старины, Ева воспринимала игру артистов и декорации, как подлинную реальность. В комнату, перенесенную словно с полотна старого живописца, вошел Вронский, похудевший, твердый и озабоченный. Анна сначала с виноватым и кротким выражением на лице бросилась ему навстречу, расспрашивала, где он был, как провел время. В каждом ее слове была горечь женщины, отвергнутой обществом. Виленоль тонко сумела передать противоречивое состояние Анны, которая ради любви к Вронскому пожертвовала своим положением в свете, даже сыном, и теперь, выходило, ничего не получила взамен. То, что Вронский нисколько не пострадал от всего случившегося, вызывало у Анны невольную досаду, даже неприязнь к любимому человеку. И, не отдавая себе отчета в том, что она делает, Анна разыграла отвратительную сцену, прицепившись к тому, что Вронский видел плавающую в купальном костюме женщину. Анна отказалась ехать в деревню, куда собиралась минуту назад. Наконец, стала обвинять его в том, что он произнес слово "ненатурально", говоря о ней. Ева вспомнила в этот момент, как в прошлый раз, во время провала спектакля, Вронский сказал Анне, что она неискренна, и как это слово вконец разрушило у зрителей иллюзию реальности. Теперь ничего похожего не произошло. Виленоль и ее партнер все глубже раскрывали драму любящих друг друга людей, заведенных в тупик условностями общества, в котором они жили. Виленоль сумела показать за вздорными с виду словами Анны глубочайшую драму, которая привела ее к гибели - она бросилась на рельсы под поезд одной из первых железных дорог России. - А говорят, что машины времени сделать неможно! - воскликнула Ева, косясь на Костю, - он аплодировал вместе со всеми, вызывая артистку. - Если и есть способ пятиться во времени, то только с помощью памяти, воображения и силы искусства. Есть отменные стихи про "воображало". Прочитаю после. - Я весь спектакль сидела, как на древнем электрическом стуле. Я все боялась, что Анна исчезнет. Занавес раскрылся, и Виленоль, счастливая, воскресшая после "прыжка под поезд", кланялась аплодирующей публике. А потом произошло нечто невероятное. Она подняла со сцены брошенный ей букет и, прижимая его к груди, сошла... в зал! Ее окружили взволнованные люди. - Клянусь, такого неможно увидеть даже на Гее! - не веря глазам, воскликнула Ева. - Норма, - отозвался Костя. - Мы же вырастили мой палец, - и он спокойно вынул из кармана футляр с собственным пальцем. - Там же вырастили мы и живое сердце для Виленоль. Спасибо эмам. - Эмам? Только им? - Нет. И Арсению, конечно. - А тебе? - Я только помогал. - А меня хотел разыграть? - Я уже разыграл... однажды... сам себя! С тех пор завязал свой язык узлом... не морским, а океанским... может быть, даже космическим... Вместо ответа Ева притянула его к себе и при всех расцеловала: - Это за Виленоль. А это от меня! Однако никто не обратил на них внимания. Восхищенная публика была занята Виленоль. К ней никак не мог протиснуться Петя. Заметив это. Костя стал помогать ему. Не лишними оказались и атлетические данные Евы - у нее были мужские плечи.

Глава третья. СЕДЬМОЙ МАТЕРИК

"Итак, прошло, истекло, пролетело всего лишь несколько лет, как я ступил на свою вторую родину - Землю, а ныне мне приходится любоваться ею лишь с ее спутника, Луны. Великолепный, красочный, изменчивый шар Земли сияет над зубчатыми лунными хребтами, наполняя мое сердце тоской, волнением, страхом. Да, страхом перед тем, что ждет меня дальше... Я люблю, выйдя на балкон, следить, как величественно восходит, всплывает, поднимается исполинский диск. Пейзаж заливается тогда серебристо-голубоватым светом Земли. И все здесь - кратеры и скалы кажется столь необычайным. Но я уже привык ко всему за то долгое время, которое провел здесь. Я люблю бродить серебристыми ночами по парку, где листва деревьев, колышась от ветра, кажется алюминиевой. Трудно достать даже нижние ветви, чтобы сорвать с них листочки, рассмотреть, приложить к губам влажную их мягкость, убедиться, что они живые, а не металлические. Как хотелось бы мне взобраться на высочайшие эти деревья, вымахавшие так здесь, на Луне. Да, они вот растут великанами. А мне не помогает малое лунное тяготение. С трудом брожу здесь бессонными ночами... бессонными, потому что они еще слишком длинны. Все успевают и выспаться, и проснуться, снова заснуть. Но с каждой минутой Луна все ускоряет свое вращение, чтобы в конце концов ее лунные сутки сравнялись с земными. Люди переделывают Луну, эту вторую, меньшую часть их двупланетной системы. Однако первозданность планеты все еще чувствуется повсюду. Исполинские горные хребты - суровые, голые, острые, ничем не сглаженные - окружают круговые, залитые древней лавой долины. Сейчас в них создают почву, сажают в нее деревья. Кратеры уже по-новому выглядят даже с Земли. Вулканический пепел, спекшийся с космической пылью под влиянием солнечной радиации, оказался превосходным камнем плодородия "лунных морей". Его и превращают в почву привезенные с Земли бактерии. Океаны растительности, родственные земной хлорелле, но растущей не в воде, а на "пепле", обогащают атмосферу кислородом. Лунная атмосфера, созданная человеком, пожалуй, один из самых замечательных, поразительных, впечатляющих памятников первого шага человека для жизни на иных космических телах. Прежде и метеориты взрывались здесь беззвучно, а теперь... теперь лес наполнен шумом, щебетаньем, пением пернатых, которых даже я слышу без всяких звуковых трансформаторов, поскольку им доступны ноты запредельной для человеческого уха высоты. Птицы прекрасно прижились в условиях меньшей тяжести и уже не раз вывели, выкормили, воспитали своих "лунных птенцов", которые научились летать здесь, но едва ли смогут летать на Земле или на Этане. Нет слов ни на земном, ни на этанянском языке, чтобы описать сожаление, тоску, горечь расставания с моей второй родиной, с Землей. Но ее "тяжкие объятия" стали уже непосильны для моих тонких ног, ее материнская среда слишком плотна, пьянящий окислитель слишком крепок. Не спасали даже фильтры. С каждым месяцем я становился все болезненнее, слабее, беспомощнее, потерял всякую способность передвигаться на ногах. Пришлось сесть в кресло на колесах... на ненавистных колесах, напоминающих машины протостарцев. Я не хотел походить на них! Не для того я улетел с Этаны и подружился с людьми, чтобы уподобиться "живущим в машине", ибо чем еще другим была эта уродливая коляска паралитиков? Но самое страшное было в том, что у меня стало сдавать, болеть, отказывать... сердце. И если чудесная девушка Виленоль много лет назад самоотверженно могла отдать мне свою почку, едва не погубив тем себя, то никто из людей не мог бы отдать своего сердца -даже после смерти! Слишком различны у нас эти органы. Правда, в Институте жизни предложили мне временно стать "протостарцем", заменить свое сердце металлическим аппаратом, чтобы постараться вырастить методом, привезенным с планеты Рела, живую ткань взамен изношенной. Но я отказался. Пусть поймут меня правильно те, кто когда-нибудь прочтет эти строки. Я не мог изменить себе, смалодушничать, нарушить клятву, данную Ане, - никогда не заменять свои органы искусственными. Лучше было уж уйти, исчезнуть, умереть, чем стать "живой машиной" в земном варианте. Тогда земные врачи во главе с академиком Руденко вынесли мне приговор. Я, подобно тяжелобольным и старым людям Земли, должен был забыть, оставить, покинуть ее, перелетев на Луну, где смогу существовать в условиях меньшего тяготения. Пришлось мне проститься с чудесной, щедрой, яркой Землей, с планетой неповторимых пейзажей, так напоминавших остров Юных. Земля, родина человечества, начавшего свое распространение в космосе! Я хотел перенести на Этану все, что узнал о ней. Прежде жизнь сообщества людей строилась на проявлении худших сторон человека: на его силе, злобе, вражде, на ненависти, стяжательстве, жажде власти. И как много пришлось пережить людям, чтобы утвердилась мысль, что общество надо строить на лучшем, а не на худшем начале разумного существа: на доброте, на самоотверженности, на стремлении помочь друг другу и нежелании добиться для себя большего, чем имеют другие. Казалось бы, как просто! Это у них называлось строительством коммунизма. Но сколько поколений потребовалось воспитать в нужном духе! Правы были Виленоль и ее Петя, когда говорили мне на Ленинских горах, что человек нового общества создан воспитанием. Я пишу в надежде хотя бы мысли эти передать на свою несчастную планету протезного бессмертия! Да, несчастную! Достаточно вспомнить трагический конец Восстания Живых!.. Человечество идет иным путем. Оно не ограничивает рождаемость из страха перенаселения. Люди не только переустраивают, улучшают, увеличивают свою планету (в смысле места для жизни), но и готовятся к массовому переселению на другие космические тела, подтверждая тем существование закона природы, угаданного ученым Циолковским, - Разум, раз появившись, будет распространяться во Вселенной. И человечество уже дерзко открывает, осваивает, переделывает для своей жизни другие планеты Солнечной системы. И я уже дышу лунным воздухом, брожу по лунному лесу, любуясь лунными озерами на месте лунных цирков. Даже нашим протостарцам, превратившим океаны в ледяные материки, есть чему поучиться у людей, шагнувших на Луну. И я сделаю свое дело. Со мной или без меня, но эти записки, написанные на языке людей, попадут когда-нибудь на Этану, на остров Юных. Люди еще в давние времена достигали Луны, посылали на нее автоматы, роботов, летали сами. И вот теперь приступили к освоению соседнего с Землей космического тела, к переустройству второй части двупланетной системы Земля - Луна. На Луне не могла существовать атмосфера. Молекулы газов под влиянием солнечного излучения приобретали такие скорости движения, которые отрывали их от планеты, и они улетали в межзвездное пространство. На Земле такая убыль атмосферы почти незаметна из-за могучего притяжения, преодолеть которое можно лишь при скорости убегания больше 11,2 километра в секунду (в земных мерах). На Луне достаточно 2,2 километра в секунду. Как же поступили люди? Они решили создать на Луне атмосферу из более тяжелых газов. Им помогло удачное открытие. Еще до освоения человеком Луны выдвигалось немало гипотез о существовании подпочвенного льда на Луне. Тогда высказывалось предположение, что тяжелые инертные газы - аргон, ксенон и криптон - должны встречаться в космосе в больших количествах, чем на Земле, где составляют лишь около процента примеси к атмосфере. Обе гипотезы счастливо подтвердились на Луне! На ее поверхности давно наблюдались бугры, которые могли быть скоплениями льда. Оказалось, что это не просто лед, а криогидраты, малостойкие твердые соединения, получающиеся из растворов криптона и ксенона в воде при низких температурах. Испарение такого льда, извлеченного из-под пепла, позволило наполнить лунную атмосферу этими тяжелыми инертными газами. Атмосфера из таких газов обладает примечательными свойствами. Прежде всего, для достижения нормального земного давления у поверхности Луны слой атмосферы требовался куда менее толстый, чем на Земле. Кроме того, молекулы тяжелых газов при столкновениях с летящими от Солнца частицами из-за своей инертной массы не разгоняются до опасной скорости убегания, что произошло бы с азотом. Лунная атмосфера из тяжелых газов оказалась устойчивой даже при малой силе тяжести. Кстати, кислород на Луне благодаря добавке к лунной атмосфере газообразного катализатора существует не в свободном состоянии, а в виде соединений с ксеноном, и поэтому не всплывает в тяжелых газах. При дыхании ксенон с особой легкостью растворяется в крови, освобождая кислород, который после этого способен участвовать в окислительных реакциях внутри организма, обеспечивающих его энергией. Любопытно, что общего количества кислорода, заключенного в атмосфере Луны, в шесть раз меньше, чем на Земле. Больше людям не надо! В условиях пониженной лунной тяжести все энергетические процессы протекают менее интенсивно, люди могут ограничиваться малым количеством кислорода для дыхания, подобно тому как потребляют его меньше аквалангисты на больших глубинах. Инертные же газы Луны не вреднее азота. Надо ли говорить, какие виды, расчеты, надежды были у меня на эту чудодейственную атмосферу!.. И потому, быть может, я еще живу, дышу, хожу, но... увы, у меня нет прежних сил сына острова Юных, гнавшего по деревьям гнусного хара. Вспомним старую земную поговорку: "У кого что болит, тот про то и говорит". Как я ни держусь, а все начинаю ныть, жаловаться, причитать по поводу своего потерянного здоровья. Но для обитателей острова Юных я обязан рассказать о другом. Итак, об атмосфере Луны. Ее создавали в течение тридцати лет одновременно с раскручиванием Луны. Если бы создать на Луне атмосферу и не придать Луне достаточно быстрого вращения вокруг оси, это привело бы к неравномерному нагреванию отдельных частей атмосферы Солнцем. Появились бы страшные ураганы, мешающие нормальной жизни. И люди расположили кольцом по экватору реактивные двигатели. Используя открытую ими вакуумную энергию, они выбрасывали газы (с умеренной скоростью, чтобы они не оторвались от Луны) и за счет реактивного эффекта раскручивали планету, создавая одновременно атмосферу. Я, к сожалению, не присутствовал при начале этих работ, но я видел эти двигатели. Они представляют собой туннели, пробитые в лунных скалах. Подпочвенный лед плавился, газы выпускались через туннели-трубы. Из исполинских дюз в лунное небо выбрасывалась смесь водяных паров и тяжелых инертных газов. Вода потом выпадала дождями, заполняя собой естественные углубления, газы оставались в атмосфере. Выросшие леса обогащали ее кислородом, соединявшимся с ксеноном. И тогда люди стали переселяться на "седьмой материк". Переселялись не только больные сердцем и очень старые люди, которым трудно было переносить земное тяготение, переселялись и просто желающие вновь осваивать новый космический континент, молодое поколение романтиков, готовых стать "селенитами". Луна стала для людей грандиозной космической базой. Мне привелось осмотреть ее во время поездки на лунный космодром. Нас, живущих в лунном санатории, приобщали такими поездками к великим свершениям людей, делающих новый скачок в космос. Мы ощущали себя частью человечества. Может быть, для придания поездке особой окраски нас возили в старинном лунном вездеходе, неприятно напоминавшем мне протостарцев. Это громадная машина, защищенная противометеоритными козырьками, ныне уже ненужными. Перемещается она на четырех гусеничных тележках, рассчитанных на преодоление лунного бездорожья. Внутри вездеход, подобно маленькому космическому кораблю, изолирован от внешнего пространства. Он перемещался, ползал, ездил когда-то по Луне, еще лишенной атмосферы. Я ехал на лунный космодром с волнением. Мне хотелось почувствовать себя причастным к дерзким, грандиозным, всеобъемлющим замыслам тех, кто, быть может, подготовит когда-нибудь и новый рейс на мою Этану и не сможет тогда обойтись без меня! Вездеход с устарелым атомным двигателем быстро пересекал открытые пространства с близким горизонтом. Чувствовалась кривизна поверхности небольшой планеты. Временами вездеход кренился набок. Мимо проплывали острые, еще не сглаженные воздействием атмосферы лунные скалы, ребристые, игольчатые, похожие на пучки стрел, готовых ринуться вверх. Космодром был расположен в одном из гигантских цирков. Ровная, заметно выпуклая, залитая первичной лавой долина была окружена кольцом сероватых скалистых гор. Космодром построили еще до создания на Луне атмосферы. Помещения технических служб были пробиты в скалах. К каждой взлетной площадке вели крытые галерейные переходы. Теперь в них уже не было нужды: вся планета защищена надежным сводом благородных газов. Вездеход миновал старый ракетодром и через пробитый в горе туннель проехал внутрь горного кольца. Перед нами открылась "выпуклая равнина", то есть часть сферы, покрытая огромными серебристыми дисками. Я уже знал, что современные звездолеты не походят на тот, в котором я прилетел с Этапы. - Ну вот и часть звездной армады, - сказали мне мои спутники. Корабли-матки находятся на селеноцентрической орбите. Они примут на себя все эти диски. И только тогда отправятся к другой звезде, к планете Гея. Сердце у меня заколотилось, заболело, сжалось. Неужели я не дождусь рейса к Этане? Я знал, что экспедиция на Гею будет грандиозной, но то, что я увидел, превзошло мое воображение. Лунный вездеход остановился около труппы людей близ первого диска. Я с удовольствием выбрался из громоздкой машины и увидел среди стоявших знакомые лица. Это были мои товарищи по звездному рейсу, а главное, среди них была женщина звезд, Вилена! Она улыбалась мне и шла навстречу, держа за руку маленького мальчика. Вырвав ручку из руки матери, он подпрыгнул высоко вверх, кувыркнулся в воздухе и, к ужасу ее, упал на почву. Однако не ушибся, как это случилось бы на Земле. Мать за эго его пожурила. Ее муж, Арсений Ратов, стоял поодаль вместе со своим отцом, знаменитым космонавтом Романом Ратовым, возглавляющим теперь Великий рейс на Гею. Вилена обняла меня по земному обычаю: - Как твое здоровье, славный Ан? - Я хотел бы лететь с вами! Ах если бы я увидел, отгадал, понял, что вы летите не на Гею, а на мою Этану!.. - Пойди к папе, - сказала мальчугану Вилена, а сама взяла меня под руку и повела по космодрому. Я смотрел на резвившегося мальчугана. На Этане запрещено рождаться! Зачем везти туда детей? А на Гее они станут первыми поколениями разумян. Я сразу почувствовал себя плохо, и женщина звезд повезла меня в лунном вездеходе в санаторий. Она сидела около меня, как когда-то ее названая сестренка Виленоль, и старалась облегчить мое состояние. - Возможно, у тебя будут другие спутники, славный Ан, - мягко говорила она мне, имея в виду желанный для меня рейс на Этану. Но я уже знал, что люди готовили другой рейс, отправляя космических колонистов на удобную для их жизни планету Гея, где все окажутся как бы великанами. Слава и счастье им! А мне? А мне пора закрывать, завершать, заканчивать свои записки... или завещание. Может быть, хоть письменными знаками землян я передам свои мысли на Этану, на далекий, желанный, любимый остров Юных, обитатели которого могли бы, сумели бы, должны были бы, подобно людям, строить коммунистическое общество.