— Конечно, хочу.
— Все это время, с тех пор как мы оказались здесь, я беспокоился о нашей безопасности и боялся того зла, о котором нам рассказывал Селларс. Но вторым моим чувством была великая радость.
Рени не поверила своим ушам.
— Радость?
Бабуин повертелся на заду и, вытянув длинную лапу, указал необезьяньим жестом на темнеющую береговую черту.
— Увидев эту симуляцию, я понял, что могу воплотить свою мечту в реальность. Какое бы зло ни совершили люди Братства — а мое сердце говорит мне, что это действительно большое зло, — они создали потрясающую вещь. Будь у меня такая мощь, я возродил бы не только свой народ, но и его многовековую культуру.
Рени задумчиво кивнула.
— Это не позорные мысли, Ксаббу. Однако мощь Иноземья находится в руках плохих людей, и они не собираются делиться ею с остальным человечеством. Они держат ее для себя — так же, как делали это всегда.
Ксаббу печально вздохнул. Последний луч солнца исчез за горизонтом. Они молча стояли у борта и наблюдали, как река и берег сливаются в одну неделимую тень под яркими крупными звездами.
Чуть позже к ним подошел Сладкий Уильям, получавший удовольствие от роли морского пирата.
— Я прямо как Джонни Ледоруб. — Он угрожающе помахал оружием капитану и адъютанту бога-царя — чиновнику, который встретил их на сходнях. Те раболепно поклонились. — Это не мой стиль, сестричка, но я начинаю входить во вкус.
Рени не могла понять, что больше пугало их заложников — оружие или клоунская внешность Уильяма.
— Вы не знаете, как далеко еще до конца этих вод? — спросила она капитана.
Тот покачал головой. Он был маленьким и безбородым, как остальные мужчины Темилюна; лицо его покрывали черные узоры татуировки, а нижнюю губу оттягивала большая каменная заклепка.
— Сколько раз вы можете спрашивать об этом? Нет никакого конца. На той стороне вод находится Страна бледнолицых. А если мы будем и дальше плыть вдоль побережья, то в конце концов пересечем Карибское море.
Рени уловила паузу, перед тем как ее автопереводчик подобрал соответствующее название.
— Еще дальше начинается империя Мексика. Так что никакого конца.
Рени вздохнула. Если Атаско говорил им правду и пределы симуляции все же существуют, то персонажи-марионетки не должны об этом знать. Возможно, они просто исчезают на границе Темилюна и потом появляются вновь во время «обратного плавания», наполненные виртуальными псевдовоспоминаниями.
«Но то же самое может относиться и ко мне. Как же я тогда узнаю правду?»
Рени с трудом удавалось воспринимать береговую линию как цифровую реальность, но ей было вдвойне тяжелее считать капитана и царского адъютанта искусственными образами. Вид побережья, заросшего обильной растительностью, можно было создать с помощью симуляционных программ, хотя, конечно, этот уровень изощренности превосходил все то, что она видела прежде. Но люди? Как могла оперативная система сети, пусть даже снабженная эволюционным механизмом искусственной жизни, воплотить такое огромное разнообразие наиточнейших соответствий? От постоянного жевания какого-то лиственного растения гнилые зубы капитана были покрыты желтыми пятнами. Вместо обычного ожерелья он носил на цепочке рыбий позвонок, который считался здесь талисманом, приносящим счастье. У адъютанта за правым ухом виднелась крупная родинка, и от его одежды пахло лакричной водой.
— Вы женаты? — спросила она капитана.
Тот удивленно заморгал.
— Да, когда-то был женат. Пожил с супругой три годика в Квибдо и в конце концов развелся. Жизнь на суше не для меня. Я снова поступил на службу, жене это не понравилось, и она оставила меня.
Рени покачала головой. Рассказ моряка казался настолько обычным, что мог быть клише. Но злость в его голосе, как плоть, загрубевшая вокруг старой раны, свидетельствовала о том, что он действительно пережил это. Неужели каждый отдельно взятый человек в этой симуляции обладал своей историей? А сколько подобных симуляций имела сеть Иноземья? И всякий их персонаж доподлинно верил, что он жив и уникален. Не многовато ли для компьютерной сети?
— Ты уже разобрался, как управлять этим кораблем? — спросила она у Сладкого Уильяма.
— Дело заняло только пару минут, — с усмешкой ответил он и лениво потянулся. — Колокольчики, спрятанные в его одежде, мелодично зазвенели. — Тут большого ума не надо. Толкай, ворочай, тяни веревки вперед и назад. Короче, я могу делать это даже в полудреме.
— Хорошо. Тогда высади за борт этих двух и остальную команду. — Заметив на лице адъютанта страх вперемешку с яростью, Рени поправилась: — Я хотела сказать, высади их в шлюпки. Лодок тут много, так что хватит на всех.
— Будет сделано, адмирал, — весело салютуя, ответил Уильям. — Пираты ждут твоих приказов.
Постель в массивной каюте Того-Кто-Возвышен-Над-Всеми размерами вполне соответствовала божественному величию. Мартина и Орландо лежали на разных концах этой шелковой мягкой площадки — там, где до них могла дотянуться Кван Ли, которая ухаживала за ними. Оба тела разделяло пространство шириной в двенадцать футов.
Орландо дремал, но Рени понимала, что это не сон, а болезненное забытье. В груди у могучего мужчины клокотало. Пальцы и мышцы лица конвульсивно подрагивали. Она положила ладонь на его широкий лоб, но ничего не почувствовала — только сам факт виртуального прикосновения.
Ксаббу вскарабкался на кровать и тоже коснулся лица Орландо. Но он, очевидно, имел другую цель. Его лапа так и осталась лежать на голове атлета.
— Он выглядит больным, — сказала Рени.
— Так оно и есть, — ответил человек, сидевший рядом с Орландо. — Он действительно болен.
— А чем? Он подцепил свою болезнь снаружи — я имею в виду, в РЖ? Или это какой-то эффект, оставшийся после проникновения в сеть?
Человек, которого звали Фредерикс, угрюмо покачал головой.
— У него ужасная болезнь — там, в реальной жизни. Болезнь, при которой человек старится слишком быстро. Он говорил мне ее название, но я забыл. — Фредерикс потер глаза. Когда он снова заговорил, его голос был слабым и печальным. — Мне кажется, что у него, кроме всего прочего, воспаление легких. Он сказал… Он сказал, что умирает.
Рени посмотрела на почти мультипликационное лицо спящего — квадратная челюсть, выступающие скулы и длинные черные волосы. Она почти не знала этого парня, но мысль о том, что он умрет, отзывалась в сердце болью. Она отвернулась, опечаленная невыносимой беспомощностью. Слишком много жертв, слишком много невинных людей, пострадавших от ненаказуемого зла, и, пожалуй, самое страшное — бессилие, невозможность спасти кого-нибудь из них.
