Он шагнул вперед, поднял обеими руками лук над головой и крикнул атаковавшим что-то на их родном языке — речи со многими глоттализированными остановками, назализированными гласными и быстро поднимающейся, но медленно опускающейся интонацией. Узнав его, они закричали:
— АнгКунгавас ТреКикаха!
Они подъехали и воткнули копья в землю, как можно ближе к Кикахе, но не задевая его. Дубинки и топоры свистели у него перед лицом или над головой, а стрелы вонзались в землю у его ног или даже между ними.
С Вольфом обошлись точно так же, он вынес это, не моргнув глазом. Подобно Кикахе, он продемонстрировал улыбку, но не думал, что она была такой же натуральной.
Хровака развернули коней и атаковали снова. На этот раз они резко натянули поводья, подняв своих лягавшихся, ржавших коней на дыбы. Кикаха подпрыгнул и стащил с коня юношу в шляпе с пером. Смеясь и тяжело дыша, они боролись на земле, пока Кикаха не повалил хровака на обе лопатки. Затем Кикаха поднялся и представил проигравшего Вольфу.
— Нгашу Тангис, один из моих шуринов.
Двое индейцев спешились и приветствовали Кикаху долгими объятиями и взволнованной речью. Тот подождал, пока они успокоятся, а затем принялся говорить долго и торжественно. Он часто тыкал пальцем в Вольфа. После пятнадцатиминутной речи, прерываемой время от времени краткими вопросами, он с улыбкой повернулся к Вольфу.
— Нам повезло. Они отправились в набег на ценаква, которые живут довольно близко к Лесу Деревьев со Многими Тенями. Я объяснил, что мы здесь делаем, хотя, конечно, не все. Они не знают, что мы посягаем на самого Властелина, и я не собираюсь им это рассказывать. Но они знают, что мы идем по следу Хрисеиды и гворлов, и что ты — мой друг. Они также знают, что нам помогает Подарга. Они испытывают большое уважение к ней и ее орлицам и хотели бы, если смогут, оказать ей услугу. У них масса запасных лошадей, так что выбирай на вкус. Не радует меня в этом лишь одно: ты не наведаешься в вигвам медвежьего народа, а я не увижусь со своими двумя женами, Гиушовей и Ангванат. Но нельзя иметь все.
Два дня скакал военный отряд без передышки, меняя лошадей каждые полчаса. Вольф натер себе ягодицы о седло, или, скорее, об одеяло. К третьему утру он был в такой же хорошей форме, как любой воин из медвежьего народа, мог оставаться на коне весь день, не чувствуя спазмов и боли во всех мышцах тела и костях. На четвертый день отряд задержался на восемь часов. Путь преградило стадо гигантских бородатых бизонов. Животные собрались в колонну шириной в две мили и длинной в десять миль, создав барьер, который не могли пересечь ни зверь, ни человек. Вольф был раздражен, но другие не слишком досадовали, потому что и всадники, и кони одинаково нуждались в отдыхе.
В хвосте колонны скакали охотники шаникоца, собравшиеся вогнать свои копья и стрелы в отставших бизонов. Хровака хотели напасть на них и перебить всю группу, и только страстная речь Кикахи удержала их. После Кикаха рассказал Вольфу, что его соплеменники думают, что каждый из них равен десятку воинов из любого другого племени.
— Они — отличные бойцы, но чересчур самоуверенны и самонадеянны. Если бы ты знал, сколько раз мне приходилось удерживать их, чтобы не угодили в ситуации, где их стерли бы в порошок!
Они поскакали дальше, но были остановлены Нгашу Тангисом, одним из разведчиков в этот день. Он приблизился, крича и жестикулируя. Кикаха расспросил его, а затем сообщил Вольфу:
— Одна из пташек Подарги сидит на дереве в двух милях отсюда. Она потребовала у Нгашу Тангиса привести к ней меня. Сама она не может этого сделать, ее разодрала бы стая воронов.
— Вперед!
Орлица сидела на нижней ветке одинокого дерева, сжав когти вокруг тонкого насеста, согнувшегося под ее весом. Ее зеленые перья покрывала засохшая красно-черная кровь, а один глаз был вырван. Другим же она грозно глядела на медвежий народ, державшийся на почтительном расстоянии.
— Я — Аглая. Я давно тебя знаю, Кикаха-обманщик. И я видела тебя, о Вольф, когда ты был гостем большекрылой Подарги, моей сестры и царицы. Именно она отправила нас на поиски дриады Хрисеиды, гворлов и рога Властелина. Но только я одна видела, как они вошли в Лес Деревьев со Многими Тенями по другую сторону равнины. Я налетела на них, надеясь застать врасплох и захватить рог, но они увидели меня и встретили стеной из ножей, о которую я могла пораниться. Поэтому я снова взлетела так высоко, что они не могли меня видеть. Но я, дальнозоркая попрательница небес, могла их видеть.
— Они надменны, даже умирая, — тихо сказал по-английски Вольфу Кикаха, — и не без оснований.
Орлица выпила воды, предложенной Кикахой, и продолжала:
— Когда наступила ночь, они разбили лагерь на опушке рощи. Я спустилась на дерево, под которым спала дриада, укрывшись плащом из оленьей шкуры. На плаще была засохшая кровь, полагаю, человека, убитого гворлами. Они свежевали его, готовясь зажарить над своими кострами. Я опустилась на землю с противоположной стороны дерева. Я надеялась поговорить с дриадой, даже попытаться помочь ей бежать, но сидевший рядом с ней гворл услышал шум моих крыльев. Он выглянул из-за дерева, и это было его ошибкой, потому что мои когти вцепились ему в глаза. Гворл выронил нож и попытался отодрать меня от своего лица. Он этого добился, но вместе с моими когтями вырвал и оба глаза. Я предложила дриаде бежать, но когда она встала, плащ упал, и я увидела, что руки и ноги у нее связаны. Я ушла в кусты, оставив гворла выть по своим глазам, и по своей смерти тоже, потому что его собраться не станут обременять себя слепым воином. Сбежав через лес обратно на равнину, я снова смогла подняться в воздух и полетела к гнезду медвежьего народа сообщить тебе, о Кикаха, и тебе, о Вольф, возлюбленный дриады. Я летела всю ночь и весь день. Но охотничья стая очей Властелина увидела меня первой. Они были надо мной и впереди меня в сияньи солнца. Они обрушились сверху, эти псевдоястребы, и застали меня врасплох. Я упала, гонимая их ударами и тяжестью дюжины птиц, вцепившихся в меня когтями. Я падала, переворачиваясь снова и снова, истекая кровью под ударами их острых, как кремень, клювов. Потом я выправилась и собралась с мыслями. Я хватала визжавших воронов и откусывала им головы или же отрывала крылья и ноги, но убила вцепившуюся в меня дюжину только для того, чтобы подвергнуться нападению остальной стаи. И снова я дралась, и все повторялось. Они умирали, но, умирая, обрекали на смерть и меня, потому что их было много.
Наступило молчание. Орлица обожгла их вглядом оставшегося глаза, но жизнь быстро уходила из него. Медвежий народ притих, даже кони перестали храпеть, ветер, шептавший что-то с небес, был самым громким звуком.
