Из комнаты доносился слабый шум воды, звяканье бутылок. Вдруг эти звуки прекратились. В коридоре горели длинные потолочные лампы, неясное пятно отраженного света лежало на поверхности двери. Я стиснул зубы и ждал, вцепившись в ручку, хотя не надеялся, что сумею ее удержать. Резкий рывок чуть не выдернул ее у меня из руки, но дверь не отворилась, только задрожала и начала ужасно трещать. Ошеломленный, я выпустил ручку и отступил. С дверью происходило что-то невероятное: ее гладкая пластмассовая поверхность изогнулась, как будто вдавленная с моей стороны внутрь, в комнату. Покрытие начало откалываться мелкими кусочками, обнажая сталь косяка, который напрягался все сильнее. Вдруг я понял: вместо того чтобы толкнуть дверь, которая открывалась в коридор она силилась отворить ее на себя. Отблеск света искривился на белой поверхности, как в вогнутом зеркале, раздался громкий хруст, и монолитная, до предела выгнутая плита треснула. Одновременно ручка, вырванная из гнезда, влетела в комнату. Сразу в отверстии показались окровавленные руки и, оставляя красные следы на лаке, продолжали тянуть, дверная плита сломалась пополам, косо повисла на петлях, и оранжево-белое существо с посиневшим мертвым лицом бросилось мне на грудь, заходясь от слез.
Если бы это зрелище меня не парализовало, я бы попытался убежать. Хари судорожно хватала воздух и билась головой о мое плечо, а потом стала медленно оседать на пол. Я подхватил ее, отнес в комнату, протиснувшись мимо расколотой дверной створки, и положил на кровать. Из-под ее сломанных ногтей сочилась кровь. Когда она повернула руку, я увидел содранную до мяса ладонь. Я взглянул ей в лицо, открытые глаза смотрели сквозь меня без всякого выражения.
— Хари!
Она ответила невнятным бормотанием.
Я приблизил палец к ее глазу. Веко опустилось. Я подошел к шкафу с лекарствами. Кровать скрипнула, Я обернулся. Она сидела выпрямившись, глядя со страхом на свои окровавленные руки.
— Крис, — простонала она, — я… я… что со мной?
— Поранилась, выламывая дверь, — сказал я сухо.
У меня что-то случилось с губами, особенно с нижней, как будто по ней бегали мурашки. Пришлось ее прикусить.
Хари с минуту разглядывала свисающие с косяка зазубренные куски пластмассы, затем посмотрела на меня. Подбородок у нее задрожал, я видел усилие, с которым она пыталась побороть страх.
Я отрезал кусок марли, вынул из шкафа присыпку на рану и возвратился к кровати. Все, что я нес, вывалилось из моих внезапно ослабевших рук, стеклянная баночка с желатиновой пенкой разбилась, но я даже не наклонился. Лекарства были уже не нужны.
Я поднял ее руку. Засохшая кровь еще окружала ногти тонкой каемкой, но все раны уже исчезли, а ладони затягивала молодая розовая кожа. Шрамы бледнели просто на глазах.
Я сел, погладил ее по лицу и попытался ей улыбнуться. Не могу сказать, что мне это удалось.
— Зачем ты это сделала, Хари?
— Нет. Это… я?
Она показала глазами на дверь.
— Да. Не помнишь?
— Нет. Я увидела, что тебя нет, страшно перепугалась и…
— И что?
— Начала тебя искать, подумала, что ты, может быть, в ванной…
Только теперь я увидел, что шкаф сдвинут в сторону и открывает вход в ванную.
— А потом?
— Побежала к двери.
— Ну и?…
— Не помню. Что-нибудь должно было случиться?
— Что?
— Не знаю.
— А что ты помнишь? Что было потом?
— Сидела здесь, на кровати.
— А как я тебя принес, не помнишь?
Она колебалась. Уголки губ опустились вниз, лицо напряглось.
— Мне кажется… Может быть… Сама не знаю.
Она опустила ноги на пол и встала. Подошла к разбитым дверям.
— Крис!
Я взял ее сзади за плечи. Она дрожала. Вдруг она быстро обернулась и заглянула в мои глаза.
— Крис, — шептала она. — Крис.
— Успокойся.
— Крис, а если… Крис, может быть, у меня эпилепсия?
Эпилепсия, боже милостивый! Мне хотелось смеяться.
— Ну что ты, дорогая. Просто двери, знаешь, тут такие, ну, такие двери…
Мы покинули комнату, когда с протяжным скрежетом открылись наружные заслонки, показав проваливающийся в океан солнечный диск, и направились в небольшую кухоньку в противоположном конце коридора. Мы хозяйничали вместе с Хари, перетряхивая содержимое шкафчиков и холодильников. Я быстро заметил, что она не слишком утруждала себя стряпней и умела немного больше, чем открывать консервные банки, то есть столько же, сколько я. Я проглотил содержимое двух таких банок и выпил бесчисленное количество чашек кофе. Хари тоже ела, но так, как иногда едят дети, не желая делать неприятное взрослым, даже без принуждения, но механически и безразлично.
Потом мы пошли в маленькую операционную, рядом с радиостанцией. У меня был один план. Я сказал, что хочу на всякий случай ее осмотреть, уселся на раскладное кресло и достал из стерилизатора шприц и иглу. Я знал, где что находится, почти на память, так нас вымуштровали на Земле. Я взял каплю крови из ее пальца, сделал мазок, высушил в испарителе и в высоком вакууме распылил на нем ионы серебра.
Вещественность этой работы действовала успокаивающе. Хари, отдыхая на подушках разложенного кресла, оглядывала заставленную приборами операционную.
Тишину нарушил прерывистый зуммер внутреннего телефона. Я поднял трубку.
— Кельвин, — сказал я, не спуская глаз с Хари, которая с какого-то момента была совершенно апатична, как будто изнуренная переживаниями последних часов.
— Ты в операционной? Наконец-то! — услышал я вздох облегчения.
Говорил Снаут. Я ждал, прижав трубку к уху.
— У тебя „гость“, а?
— Да.
— И ты занят?
— Да.
— Небольшое исследование, гм?
— А что? Хочешь сыграть партию в шахматы?
— Перестань, Кельвин. Сарториус хочет с тобой увидеться. Я имею в виду — с нами.
— Вот это новость! — Я был поражен. — А что с… — я остановился и кончил: — Ты один?
— Нет. Я неточно выразился. Он хочет поговорить с нами. Мы соединимся втроем по визиофонам, только заслони экран.
— Ах так! Почему же он просто мне не позвонил? Стесняется?
— Что-то в этом роде, — невнятно буркнул Снаут. — Ну так как?
— Речь идет о том, чтобы поговорить? Скажем, через час. Хорошо?
— Хорошо.
Я видел на экране только его лицо, не больше ладони. Некоторое время он внимательно смотрел мне в глаза. Наконец сказал с некоторым колебанием:
— Ну, как ты?
— Сносно. А ты как?
— Думаю, немного хуже, чем ты. Ты не мог бы…
— Хочешь прийти ко мне? — догадался я. Посмотрел через плечо на Хари. Она склонила голову на подушку и лежала, закинув ногу на ногу, подбрасывая жестом безотчетной скуки серебристый шарик, которым оканчивалась цепочка у ручки кресла.
