Кара утвердился на диване и, подгибая ноги калачиком, пристально смотрел на художника. Тот медленно очнулся от своего забытья. “Что-то старик сегодня разошелся!” Худо почувствовал раздражение. “В конце концов, все мы добровольцы в мире духов, и нечего нас превращать в солдат армии инквизиции”.
Олег собрался с силами.
— Конечно, — сказал он, с трудом двигая губами. Голоса своего не узнал: высокий, ломкий звук. Не голос, скрежет ножа по сковородке. — Говорите вы замечательно. Интересно. Но многое непонятно. А главное, что делать? Пока в слова играем — ничего, забавно. Но скоро надоест. А что дальше? И насчет страдания — это у всех есть точно. Только ведь не говорят — кому охота сопли распускать на людях? Да и не такие они уж бедные, как вам думается. Они ребята скользкие, больше дурью мучаются. А впрочем, конечно, каждому хочется быть счастливым.
— Вот-вот! — заорал Кара. — Каждому хочется, но не у каждого получается. Тут бы и подсказать путь. Все другие пути, мол, суета и томление духа.
— Да что им подскажешь, — уныло возразил Олег, — они сами не меньше меня знают. Маримонда, например, лет десять спиритизмом занималась, от неудачной личной жизни столик крутила. Она такие сеансы закатывала, ого! Стасик пришел ко мне раз со своей математикой, ничего я не понял, только, видно, здорово парень сечет по теории больших чисел. Костя спец по древней философии, индусов знает неплохо. Ребят на теории не поймаешь, им что-то живое надо. Может, даже страшное. Вот я балдеж придумал. Пока идет, а дальше — не знаю.
Он замолчал, выдохся. Кара тоже молчал, покалывая собеседника голубыми иголками взгляда.
— Мы изобретатели в мире духов, — перефразируя мысль Олега, вдруг провозгласил он. — Путь к спасению начинается с умения создавать в душе определенное настроение. И для этого мы используем весь мировой опыт и ничего не пожалеем для достижения цели. Любые, в том числе преступные, пути нам открыты. Я лично не остановлюсь ни перед чем. Слишком велика цель, и за нее можно платить даже человеческой кровью. Сегодня в мире существует огромный духовный спрос. Мы удовлетворим его. Заткнем эту огромную зияющую дыру, где наука и вера будут уживаться не как равнодушные соседи, а как любящие родственники, братья и сестры. Мы дадим ту единственную духовную продукцию, в которой нуждается современный человек: утешение. Мы отгородим человека от страха смерти, подготовив его к ней. Мы спасем его от боли, от низких чувств, от страха жизни. Врат Олег! Пусть восторг тебя охватывает при мысли о твоем будущем. Когда оно придет, твои картины будут цениться наравне с картинами самых великих художников Возрождения. Верь, это будущее придет!
Кара соскочил с дивана и выхватил откуда-то старую, зачитанную книгу, долго рылся в ней, отыскивая нужные страницы. Наконец возопил:
— Вот! Вот здесь всё сказано. И не нужно придумывать новое. Надо только расшифровать, перевести на язык современного человека. Слушай! Вот что сказал Шакья-Муни за пятьсот лет до Христа: “Вот, о монахи, благородная истина о происхождении страдания. Это — жажда бытия, ведущая от рождения к рождению, связанная с вожделением и желанием, которое ищет удовлетворения то здесь, то там… жажда удовольствия, жажда жизни, жажда власти. Вот, о монахи, благородная истина о прекращении страдания: прекращение этой жажды путем полного уничтожения желаний, избавление от нее, изгнание ее, отделение себя от нее, отрешение от нее. Вот, о монахи, благородная истина о пути, ведущем к прекращению страданий. Это благородный восьмиричный путь, а именно: правильная вера, правильное решение, правильная речь, правильные действия, правильная жизнь, правильные усилия, правильная мысль, правильное сосредоточение”. Вот! Постигаешь, брат Олег? Учение Христа, учение Будды, учение Магомета, индийцев, мусульман, сектантов, современные философские научные идеи, физики там, биологи, что угодно — все нам пригодно! Мы ни от чего не откажемся. Мы все возьмем, переработаем и используем. Потому что у нас есть цель: мы должны завоевать душу современного человека. Пусть все остальные копаются в материальном благополучии, строят свои бетонные коробки, добывают нефть, пускают газ, — мы займемся другим, истинно великой целью: управлением душевного состояния современного человека. Понимаешь меня, мальчик? Людям нужны новые чувства или хотя бы возможность сохранить сильные старые. И мы эти чувства дадим. И платы потребуем. Но не для себя, не для корысти, а для бога. Для бога будем готовить человека и человечество! Ну вот, я вижу, ты загорелся, глазки заблестели, а то совсем спал… А ты тщеславный! Искоренять это в себе надо, но не до конца. Не убивай свою силу, регулируй ее. Накапливай долго, пользуй за раз, ударом, тогда уважать будут за силу.
Олег и вправду немного оживился. Но по другой причине. Картины, нарисованные Карой, интриговали и забавляли его. Он испытывал сложное раздвоенное ощущение. “Титан — проповедник революции в духе. Грандиозные замыслы, сногсшибательные перевороты… А впрочем, чем черт не шутит? Вдруг…”
От этих неопределенных, тревожных мыслей у художника холодело сердце, разыгрывалось воображение. Он уже представлял себя стоящим во главе какой-то очень неопределенной, точно сошедшей со страниц фантастического романа толпы людей, которые, следуя его указаниям, вершат какие-то тоже очень неясные подвиги во имя великой цели. Все это было туманно, но приятно. Он участвовал в каком-то движении, которое несло его куда-то, где что-то происходило, а он был самым главным, самым высшим.
— Но, — сказал, передохнув, Кара, собирая морщины на лбу, — мы отвлеклись в сторону. Вернемся к конкретным делам. Сейчас позовем Есича, он будет писать, а ты рассказывай, что у тебя за люди, на что способны, чего ждут, как нам с ними управляться.
Худо согласно кивнул и вздохнул. Начиналась скучная практика, в мечту входили будни. Пришел Есич с чернильницей и с перьевой ручкой, сохранившейся бог весть с каких времен. Художник начал рассказывать…
Олег вышел из дома, где жил Кара, совсем поздно, за полночь. Руки его, включавшие зажигание, слегка дрожали. Все-таки к концу общения с Карой он даже слишком возбудился. Этот человек действовал на него, как пьянящий весенний ветер. Художнику чудилась в словах Кары большая сила и неведомая многим правда. Постепенно внутреннее ощущение превратилось в уверенность. Худо начинало казаться, что Кара владеет знанием, недоступным для других людей. Это знание должно прославить не только Кару, но и его, Олега. Их общее дело обещало ему признание. Худо уверенно включил газ и рванул машину с места. Проезжая темными переулками микрорайона, петляя среди однотипных и в темноте ночи еще более схожих меж собой домов, он не заметил молодого дворника, очищавшего широкой совковой лопатой осколки льда с асфальта. Худо проехал мимо Кости-Йога, не обратив на него внимания. И Костя тоже равнодушно проводил взглядом юркий серенький “Москвич”.
