Георгий Гуревич - Подземная непогода

- Действительно, куда ее девать? Ведь это целые каменные реки. Их убирать следует, иначе они запрут выход, придется пробивать канал заново. А главное, работать надо при высокой температуре. Внутри, вероятно, около тысячи градусов. Как там дышать, как не сгореть заживо? О людях не подумали, Александр Григорьевич.

- Турбины тоже меня смущают. Пепел все засорит, забьет. Бывает, что пепла больше, чем пара. И пар нечистый: тут и хлористый водород и сернистый газ, они будут разъедать турбину.

- Все-таки хуже всего температура. Как строить при тысяче градусов? Это же доменная печь!

- Очевидно, наши взгляды совпадают, - сказал Грибов. - Давайте напишем совместное мнение товарищу Яковлеву. Напишем, что вы как инженер и я как геолог оба считаем, что практическое использование вулкана невозможно.

На лице Кашина выразилось недоумение. Он в задумчивости нахмурил брови и сказал после долгой паузы:

- Прошу извинить меня, товарищ Грибов, вижу, что взял неверный прицел. Я понял так: посылает меня Яковлев к ученому-теоретику, никогда не видавшему стройки, чтобы я объяснил ему, вам то есть, что на практике получается и что не получается. Оказывается, дело выглядит иначе: оба мы одной веревочкой связаны. Вам, геологу, и мне, инженеру, дано партийное поручение - покорить вулкан. Нет, я совместное мнение писать не буду. Инженер Кашин от партийных поручений не отказывается. Прикажут строить на океанском дне - буду строить на океанском дне; прикажут строить на вулкане - буду строить на вулкане. Давайте понатужимся, разберемся как следует. До сих пор мы пересчитывали, какие есть препятствия, попробуем обсудить, как эти препятствия преодолеть. На фронте бывало: люди из окружения выходили. Поищем, нет ли здесь выхода. Что нас смущает? Лава. Много этой лавы?

- Порядочно. В сутки - около миллиона кубических метров, четверть кубического километра за весь период извержения. И на каждый килограмм триста калорий.

- Калории пригодятся, найдем, куда их пристроить. На худой конец соорудим оранжереи. На Везувии растут лимонные рощи, могут и у нас расти. Почва подходящая. Будем охлаждать лаву водой, получим воду и пар, а где пар, там и электричество. Видимо, надо предусмотреть резервуары, где лава будет отдавать тепло.

- Но резервуары эти на один раз. Лава застынет, придется строить новые.

- Верно, неудобство. А нельзя ли эту лаву использовать на что-нибудь? Нет ли в ней полезных элементов? Что такое лава, какой у нее химический состав?

- Обыкновенный камень, только расплавленный. Когда остынет, получается базальт. Если много газов, может быть пористый камень, пемза например.

- Пемза... базальт! Так чего же лучше? Мы плавим базальт на заводах, тратим топливо, а здесь даровое литье, природное. Тогда поставим завод базальтового литья, будем отливать химическую посуду, строительные детали, наконец блоки для стен, плиты перекрытий. Разве плохо? Вот уже одно возражение долой. Что еще у нас?

15

Пришло лето. Весенние ручьи омыли сопки, вынесли в океан остатки грязного снега, смешанного с пеплом. Зеленью оделись леса и луга. В густой молодой траве затерялось вечнозеленое пятно возле горячего источника. Давно растаял лед на реке и уплыла вниз по течению льдина, чуть не погубившая Грибова. Через реку теперь приходилось перебираться на лодке. На лодках люди уезжали со станции, на лодках приезжали.

Однажды в речную гальку уткнулся серый нос некрашеного дощаника, и на берег вышла молодая женщина в меховой шубке, пожалуй, не по сезону теплой и слишком нарядной для путешествия на лодке. Волоча тяжелый чемодан, женщина поднялась на откос и спросила:

- Где мне найти товарища Грибова?

- Грибов уехал вчера в Москву. Совсем уехал. Вы с ним разминулись, сдержанно ответила Тася, полоскавшая белье в реке. И добавила подозрительно: А вы родня ему?

- Нет, меня прислали сюда на работу, - сказала незнакомка.

- В таком случае я сейчас провожу вас. У нас новый начальник - Катерина Васильевна Спицына.

Приезжая пошла за Тасей, озираясь с некоторой опаской. Но ничего страшного она не видела. Бревенчатый дом, похожий на подмосковную дачу, небольшой цветничок, дорожки, грубая скамейка, сараи. В комнате, куда провели новую сотрудницу, было чисто: пол выскоблен, койки застелены, наволочки сверкали, как снежные вершины сопки. Тася распахнула окно. Сразу за домом начинался лес, и оттуда доносился густой запах смолы.

- Но здесь прелестно! - воскликнула молодая женщина.

- Раньше в этой комнате жили мужчины, - сказала Тася, - но в этом году их меньше.

Приезжая вздрогнула:

- И Шатров тоже?

- А откуда вы знаете его? - спросила Тася, насторожившись.

- Мы учились вместе... в институте. Меня зовут Кравченко, Елена Андреевна. Шатров не говорил вам обо мне?

Тася враждебно глядела на расстроенное лицо Елены. Значит, именно эта красивая москвичка мучила несчастного Виктора. Нет, Тася ни за что не отдаст ей стихи погибшего. Наверное, еще будет гордиться, что человек страдал из-за нее. А вот неоконченное письмо, скомканное, завалявшееся в ящике стола, пожалуй, стоит ей показать. Пусть знает правду о себе!

И в тот же вечер, сидя в бывшей комнате Виктора, за бывшим его столом, Елена читала и перечитывала затертый листок: "

Какая ты, Елена? Хорошая или плохая?.. Теперь я понимаю тебя лучше... Ты всегда была очень сильной, сильнее нас... умела поставить на своем, а своего пути у тебя не было, и ты плыла по течению, делала все, что вздумается, иногда хорошее, иногда плохое".

Хорошо, что Виктор не послал это письмо. Вероятно, год назад Елена обиделась бы, разорвала его в клочки, презрительно хмыкнула бы: "Подумаешь! Учить меня захотел!"

Но сейчас слова Шатрова находили в ней отклик. Елена сама спрашивала себя, что она за человек, где ее место в жизни.

И вот в письме ответ: "Все любят жить, но иногда бывает - нужно отдать жизнь... Каждый может быть смелым и сильным, если сумеет победить себя..."

Круглые бледно-сиреневые пятна расплывались на строках. Елена часто моргала, стряхивая слезы с ресниц, и шептала, всхлипывая:

- Я буду сильной, Витя! Я буду смелой... обещаю тебе.

16

В этот час Грибов был еще в Петропавловске. Он сидел на диване в небольшом домике Яковлева и с нетерпением переспрашивал его сынишку, скоро ли вернется отец.

- Небось заговорился с кем-нибудь, - отвечал мальчик. - Знаете, какой он у нас? С ним по улице нельзя пройти: каждый встречный - знакомый, и у всех к нему дела...

Грибов вставал и садился, беспокойно поглядывал на часы. Посадка через час, но надо еще доехать до аэродрома, надо еще до автобуса добежать. Успеет ли Яковлев вернуться?

- Да вот папа, у калитки! Прощается! - воскликнул мальчик.