— Нетрудно догадаться. Я приехала за Марио!
— Его здесь нет.
— Знаю. Ты обманул меня. Ты в сговоре с Боннаром!
Нападение было таким неожиданным, что Альберди даже побледнел.
— Может, пройдем куда-нибудь, — снова вклинился я, показывая движением головы на работников, которые, услышав повышенный тон сеньоры Долорес, прервали работу, с интересом прислушиваясь к нашему разговору.
Сеньора де Лима тут же взяла себя в руки.
— Ты мог бы пригласить нас в дом, — обратилась она к брату, как будто ничего не случилось.
Альберди тоже немного успокоился.
— Прошу! — показал он движением руки на тропинку, ведущую к дому в глубине сада. — Я не знал, захочешь ли ты переступить мой порог, — добавил он немного погодя.
— Так это будет школа или ваш дом? — спросил я, указывая на развалины, чтобы помешать новой перебранке, но оказалось, что тем самым невольно затронул неприятную тему.
— Не знаю… — ответил он почти грубо. — Не знаю, останусь ли я здесь вообще…
Больше я не пытался поддерживать разговор. Мы молча дошли до домика, и священник открыл дверь, впуская нас в прихожую.
Сеньора Долорес уже пришла в себя. Она уселась в кресло и закурила.
— Алессандри был здесь? — спросила она брата.
— Был, — ответил Альберди, глядя в пол. — Что же касается Марио, — продолжал он, поднимая голову, — то твое обвинение… обижает меня, — закончил он уже беззлобно. — Я не сговаривался с Боннаром. Несколько лет я даже вообще его не видел. А если твой сын убежал от тебя, то ты сама в этом виновата.
Сеньора Долорес побагровела. Она уже готова была взорваться, но неожиданно силы словно покинули ее.
— Знаю, что виновата. Но я должна его найти, — просительно прошептала она.
Она опять была бедной, несчастной матерью.
— Я обещал Алессандри, что Марио вернется домой завтра утром. Я сдержу обещание! — проговорил Альберди серьезно. Хотя слова его звучали несколько патетически, я знал, что он говорит искренне. Неужели он тоже побывал в институте? Только этого не хватало!..
— Вы читали сегодняшние утренние газеты? — спросил я, направляя беседу на тему, которая не давала мне покоя несколько часов.
— Не читал, но мне рассказал Алессандри.
— А он уже знал о последних результатах? — задал я следующий вопрос.
— Он только сказал, что экспериментировали…
— А вы уверены, что разговаривали с Браго за две недели перед смертью? — спросил я, не спуская глаз с лица Альберди.
— Могу поклясться, что разговаривал!
— Но если все было так, как вы говорите, то это не мог быть Хозе Браго.
— Это был он. Я видел его лицо и говорил с ним. Я же знал его давно…
— Профессор Гомец утверждает, что последние три месяца Браго жил без мозга!..
— Это ложь! — воскликнул со страхом и возмущением Альберди.
— Гомец убежден в своем заключении. Если оно появится в газетах, положение может усложниться.
— Боже мой… Что теперь делать?..
Глаза священника были полны отчаяния, он хотел еще что-то добавить, но тихий стук в дверь не дал ему договорить.
Альберди с трудом встал с кровати и, несколько помедлив, вышел.
Немного погодя он вернулся.
— Есть сообщение от Марио, — сказал он мне усталым голосом, — он хотел бы с вами увидеться…
— Где он?! — воскликнула сеньора де Лима, вскакивая с кресла.
— У Боннара. Я поеду с вами…
— Я тоже поеду! — воскликнула сеньора Долорес.
— Ты-то зачем? — резко возразил Альберди. — Ты можешь все испортить. Подождешь здесь или, если хочешь, у да Сильвы.
— Нет. Я поеду с вами! Я не покину моего ребенка!
— И ты не боишься Боннара? — неестественно рассмеялся Альберди.
Долорес внимательно взглянула на брата.
— У тебя есть здесь кто-нибудь, на кого можно положиться? — спросила она деловым тоном. — Я хочу послать письмо да Сильве. У тебя есть бумага и конверт?
— Что ты хочешь ему написать?
Голос священника прозвучал предостерегающе.
— Ты прав. Надо себя обезопасить. Если до полуночи я не приеду в «Каса гранде», да Сильва сообщит полиции.
Альберди пожал плечами, подошел к столику, достал из ящика бумагу и конверт и, положив их перед сестрой, крикнул:
— Войди, Игнацио!
В дверях появился высокий худой паренек. В руке он держал большую широкополую шляпу, какие носят работники на плантациях, его черные глаза с интересом и уважением глядели на нас.
— Пойдешь в «Каса гранде»!
Парень с беспокойством взглянул на священника.
— Отнесешь письмо и отдашь его в собственные руки да Сильвы.
— Хорошо, падре, — послушно кивнул мальчик. — Но я должен был проводить…
— Не надо. Мы поедем на машине!
Игнацио снова забеспокоился.
— Но Марио говорил… — неуверенно начал он.
Склонившаяся над столиком Долорес резко повернулась.
— Ты видел моего сына?
— Конечно. Вы — мать Марио? — с удивлением покачал он головой.
— Да. Так Марио в институте?
— В институте, сеньора. И вы тоже хотите туда поехать? К мужу?
Сеньора Долорес не поняла.
— Мы едем втроем.
— Ну, я же говорил! А Марио боялся, что вы не позволите ему остаться с отцом…
Сеньора де Лима раскрыла рот от удивления.
— Мой муж в институте?
Игнацио вопросительно взглянул на настоятеля.
— Ну, говори что знаешь, — подбодрил его Альберди.
— Да, падре. Он там.
— Ты видел моего мужа? — спросила Долорес.
— Не видел. Но слышал, как он разговаривал с Марио.
— Ничего не понимаю. Как Карлос очутился у Боннара! Ты точно знаешь, что это был мой муж?
— Марио говорил, что это его отец. Что наконец-то они встретились.
— Что-о-о?!
— Отец Марио умер шесть лет назад, — вставил я, предполагая, что произошло недоразумение.
— Ну да. Умер шесть лет назад, — сказал он, не задумываясь. Потом, понизив голос, добавил: — Но он там… у Барта. Я сам слышал, как он разговаривал с Марио. Он там… В подвале.
Сеньора Долорес была близка к обмороку.
Вместо института Барта мы поехали в «Каса гранде». Сеньора де Лима, довольно быстро взявшая себя в руки после шока, в который повергли ее слова Игнацио, категорически заявила, что прежде должна обо всем сообщить да Сильве и посоветоваться с ним. Альберди был не очень обрадован таким оборотом дела, а может быть просто не хотел встречаться с полковником и предложил, чтобы Долорес осталась с Игнацио в «Каса гранде», а мы вдвоем поехали дальше — в институт. Но моя клиентка была особой упрямой — в чем я уже неоднократно имел случай убедиться — и так долго осаждала нас своими доводами, что в конце концов мы капитулировали.
