Понемногу он стал привыкать к этому ощущению. Наклонившись над зеркальным люком, он увидел, что земля подернулась синим туманом и только два серебряных моря, словно налитые ртутью, просвечивали сквозь синеву.
Тимофей взглянул на часы. Сейчас должна быть передача… Надев наушники, он прислушался… Странные и непонятные голоса пищали в телефоне. Видимо, передавался какой-то очень сложный комплекс сигналов.
Сквозь эти пискливые голоса он слышал треск включаемых и выключаемых реле, гудение моторов…
Тимофей отер пот с лица. Что такое? Почему ему стало жарко?
Он осмотрелся. По стенам кабины текли тонкие струйки: растаял иней. Через несколько минут струйки исчезли и обратились в пар.
Было жарко, душно, как в бане. Бабкину показалось, что это мотор нагрел так кабину, но он сразу отказался от этого предположения, так как кабина со всех сторон нагревалась равномерно.
Может быть, снаружи горит тепловая изоляция? Нет, здесь не может быть горения. Диск поднялся высоко, где, наверное, уже нет кислорода.
Техник рванулся к двери, ведущей в коридор. Оттуда на него пахнуло раскаленным воздухом. Может быть, там горит?
Бабкин вспомнил о пожаре стратостата. Там люди выбросились с парашютами. А он? Что может сделать он?..
Техник захлопнул дверь и припал к горячему стеклу. Земля далеко… До нее, быть может, сорок, пятьдесят километров…
Он чувствовал, будто трещат волосы, лопается кожа на лице, глаза покрываются твердой скорлупой и не могут уже смотреть.
Но почему, почему стекло такое горячее, что до него нельзя дотронуться? Ведь стекло не должно нагреваться. Там, за этой прозрачной перегородкой, — мороз!
Жара всё усиливалась. Казалось, что стенки кабины стали красными, раскаленными, словно за ними бушевало невидимое пламя.
* * *
В правлении колхоза дежурил Горобец. Он составлял отчет о своей командировке. Завтра он навсегда покинет эти гостеприимные места и — почем знать? — может быть, иногда будет скучать по этим горным склонам, каких нет у него на Черниговщине.
— Скорее, товарищ Горобец, вызывайте Киев! — еще в дверях крикнул Юрка. Он прислонился у притолоки, задыхаясь от быстрого бега, беззвучно показывал себе на грудь, стараясь привлечь внимание Миколы.
— Вот скаженный! — усмехнулся тот. — Кричит, як с неба свалился.
— Да не я… Дяденька упал.
— Откуда?
— Да вы же сами сказали, — досадуя на непонятливость Миколы, разозлился Юрка. — С неба!
Подробно объяснять было некогда. Мальчик наскоро рассказал то, что ему передал Багрецов.
Горобец почувствовал, что сейчас всё зависит от того, как скоро он сможет всё это сообщить в Киев. Надо было сначала связаться по местному телефону с районным центром, затем уже вызывать столицу Украины.
Линия была занята. Напрасно Горобец требовал разговор-«молнию». Такой практики на местной линии не существовало.
Но вот, наконец, его соединили с институтом. День сегодня праздничный, впрочем, ничего, дежурный должен быть на месте. Опять не везет! Дежурного вызвали к начальнику. Горобец долго ждал, теребя шнур у трубки.
— Мне нужно товарища Дерябина! — закричал он, услышав голос дежурного.
— Он очень занят и не может подойти к телефону.
— Тогда… радистку Аню.
— То же самое. Прошу вас позвонить попозже.
— Не могу, — заволновался Микола, — мне они нужны очень срочно.
— А кто это говорит?
— Горобец… Тут, понимаете ли…
Нет, ничего дальше не мог сказать Микола. В телефоне что-то затрещало, и равнодушный голос телефонистки прервал разговор, так как время истекло.
— Товарищ Горобец, — тронул его за рукав огорченный посланец, — мне тот дяденька сказал, что эти люди обязательно должны чего-то сделать.
— Тоже дежурного посадили, холера ему в бок! Поучився бы здесь, який должен быть дежурный…
И Микола с остервенением стал снова крутить ручку телефона.
* * *
В кабине летающей метеостанции, на горячем металлическом полу, лежал техник лаборатории № 9 Тимофей Бабкин.
Как вытащенная из воды рыба, он широко раскрытым ртом жадно глотал воздух и смотрел на ребристый потолок, где дрожал синий отблеск то ли далекой земли, то ли облаков.
Жара постепенно спадала. Стенки кабины остывали, и Бабкин чувствовал, что и раскаленная плита под ним (таким казался ему пол кабины) тоже стала холоднее. Тимофей привстал и, цепляясь за ребра каркаса, пододвинулся к приборам.
Он стал придирчиво осматривать стеклянные трубки, не лопнула ли какая из них? Нет, как будто всё в порядке. Только вот заклеенная им трубка слегка пропускает жидкость. Надо исправить. Он еще раз туго обернул ее пропитанной в масле от конденсатора бумагой и стал осматривать аккумуляторы. Удивительно, как это они не испортились от жары?
Но откуда появилась такая дьявольская температура? Надо записать. Он раскрыл димкину тетрадь и, взглянув на часы, стал записывать. Мало ли что с ним может случиться на этой чертовой высоте. Так никто и не узнает, что за странные явления происходили в летающей лаборатории.
Мучительно хотелось пить, трудно было пошевелить языком, словно горячий песок наполнил весь рот. Он проник в горло. Тяжело дышать.
Тимофей закрыл глаза и снова увидел Димку… Он размахивал руками и что-то беззвучно говорил…
Знакомое с детства жужжание послышалось над самым ухом. Оно каким-то чудом прорвалось сквозь яростное шипение и вой реактивных моторов.
Бабкин машинально взмахнул рукой, и на тетрадь упала пчела обыкновенная пчела с желтым полосатым брюшком. Неуклюже перебирая лапками, она торопливо поползла по исписанной странице.
Видимо, эта неожиданная гостья земли выдержала мороз, спрятавшись где-либо у теплого работающего мотора метеостанции.
Техник с тайной радостью следил за пчелой. Он не был сентиментален, но это живое существо, так же случайно, как и он, Бабкин, оказавшееся в ионосфере, почему-то растрогало его.
Он смотрел на ее трепещущие слюдяные крылышки, на мохнатые лапки и боялся пошевельнуться, чтобы не спугнуть пчелу.
Бабкин невольно подумал, что, собственно говоря, и он сам похож на нее. Он так же беспомощен здесь, на высоте. Он ничего не может сделать, даже если эта дискообразная ракета помчится навстречу холоду космических пространств. Навстречу смерти…
Тим вспомнил, что прерыватель, который он монтировал, испытывался в термокамере при особых условиях, при температуре минус сто пятьдесят градусов! Он еще тогда удивился этому, но только сейчас понял, зачем это было нужно. Правда, кабина, видимо, сделана с тепловой изоляцией, а также окружена газом, но насколько всего этого достаточно, чтобы защитить живое существо от холода в двести семьдесять градусов?
