Ознакомительная версия.
– Я изучаю наилучшие методы передачи музыкального вдохновения тем, кто обладает композиторским даром на Земле, – объяснил он. – Наши исследования сводятся в таблицы и передаются другой группе, занимающейся усовершенствованием связи с этими талантливыми людьми. Третья группа осуществляет фактическую передачу. Затем… Прости, я расскажу тебе об этом позже – сейчас начнется концерт.
Я не мог понять, откуда он это узнал, поскольку все происходило вне поля нашего зрения, ниже уровня земли.
Да, он был прав: концерт должен был начаться. Я знаю, что ты не любитель классической музыки, Роберт, но тебе, возможно, будет интересно узнать, что главным исполняемым произведением была Одиннадцатая симфония Бетховена.
Я быстро понял, почему дядя предложил сесть выше уровня амфитеатра. Нам предстояло не только слушать.
Едва заиграл оркестр – незнакомую мне увертюру Берлиоза, – как снизу всплыл плоский круг света и застыл на одном уровне с верхними рядами.
Музыка продолжала звучать, а круглое световое пятно обрело плотность, образуя основание для того, что последовало дальше.
Сначала в воздух поднялись четыре отстоящих друг от друга на равном расстоянии столба света. Эти длинные светящиеся колонны балансировали в воздухе, потом медленно сжались и расширились, превратившись в четыре круглые башни, каждая с куполом.
Затем световая плоскость, утолстившись, медленно поднялась и образовала купол над всем амфитеатром. Купол продолжал подниматься, пока не оказался выше четырех колонн, и там застыл.
Вскоре всю эту структуру начали пронизывать самые нежные оттенки цветов. И вместе со звучащей музыкой постоянно менялась подсветка: один неуловимый оттенок сменялся другим.
Поскольку мне не были видны амфитеатр, оркестр или зрители, то выходило, будто передо мной разворачивается какая-то волшебная живая архитектура. Я узнал, что любая музыка излучает формы и цвет, но не всякая композиция создает настолько живые структуры.
Ценность любой мысленной музыкальной формы зависит от чистоты ее мелодий и гармоник. По сути дела, композитор – строитель звуков, создающий здания из видимой музыки.
– Когда музыка кончается, все это исчезает? – прошептал я, тут же вспомнив, что шептать не обязательно, раз мы общаемся мысленно.
– Не сразу, – ответил дядя. – Между отдельными произведениями должна существовать пауза, чтобы форма успела раствориться и не вступила в конфликт со следующей.
Я был настолько заворожен мерцающей архитектурой, что почти не слышал создавшей ее музыки. Я припомнил, что еще Скрябин пробовал сочетать свет с музыкой, и задумался о том, пришло ли к нему вдохновение из Страны вечного лета.
А еще я думал о том, как понравилось бы это зрелище Энн.
Красота цветов напомнила мне о закате, который мы вместе с ней наблюдали в парке секвой.
Это была не та поездка, которую мы совершали с маленьким Йеном. Шестнадцать лет спустя мы впервые смогли поехать в путешествие без детей.
В первый же вечер в палаточном лагере «Ручей Дорст» мы отправились на прогулку за две мили в рощу Мур. Тропа была узкой, и я шел вслед за Энн, все думая о том, какая она милая в своих джинсах, белых кроссовках, красно-белой куртке, обвязанной вокруг талии. Оглядываясь по сторонам с детским любопытством, она то и дело спотыкалась, потому что не следила за тропой. Ей было около пятидесяти, Роберт, а она казалось мне молодой, как никогда.
Я помню, как мы сидели рядышком в роще, скрестив ноги, закрыв глаза, повернув вверх ладони, в плотном кольце пяти огромных секвой. Единственным звуком был слабый, но постоянный шум ветра высоко над нами. В памяти возникла первая строчка стихотворения:
Ветер в высоких деревьях как Божий глас.
Энн, так же как и мне, понравился этот вечер. Что-то такое было в природе – в особенности эта лесная тишина, – хорошо на нее действующее. Всеобъемлющая тишина наполняла сердце покоем. Это было одно из немногих мест за стенами нашего дома, где Энн совершенно освобождалась от тревог.
В лагерь мы возвращались уже незадолго до заката и остановились отдохнуть около громадной наклонной скалы, выходящей на аллею гигантских красных деревьев.
Мы сидели и любовались закатом, негромко разговаривая. Сначала об этой местности и о том, какой она могла быть, еще до того как ее увидел первый человек. Затем о том, как воспринял это величие человек и как методично его разрушал.
Постепенно мы переключились на разговор о себе, о двадцати шести годах нашей совместной жизни.
– Двадцать шесть, – промолвила Энн, словно до конца в это не веря. – Куда они подевались, Крис?
Улыбнувшись, я обнял ее.
– Они были хорошо прожиты. Энн кивнула.
– Верно, были у нас хорошие времена.
– Почему были? – возразил я. – Сейчас лучше, чем когда бы то ни было, – вот что важно.
– Да. – Она прислонилась ко мне. – Двадцать шесть лет, – повторила она. – Это кажется невероятным.
– Я тебе скажу, чем это кажется, – сказал я ей. – Мне кажется, что только на прошлой неделе я заговорил на пляже в Санта-Монике с хорошенькой стажеркой-рентгенотехником, спросив у нее, который час, а она указала на башенные часы.
Она рассмеялась.
– Не очень-то я была приветливой, а?
– Зато я проявил упорство, – сказал я, сжимая ее в объятиях. – Знаешь, все так странно. Мне действительно кажется, что это было на прошлой неделе. Неужели у Луизы двое своих детей? Неужели «крошка» Йен на пороге колледжа? Мы действительно жили во всех этих домах, совершали все эти вещи?
– Так и есть, шеф, – фыркнула она. – Интересно, сколько открытых уроков мы посетили в школах? Все эти парты, за которыми мы сидели, слушая то, чему учат наших детей.
– Или о том, что они делают неправильно.
Она улыбнулась.
– И это тоже.
– Все это печенье и кофе в пластмассовых чашках, – вспомнил я.
– И этот ужасный фруктовый пунш.
Я рассмеялся.
– Что ж… – Я погладил ее по спине. – Думаю, мы вполне сносно справились с воспитанием детей.
– Надеюсь, – сказала она. – Надеюсь, что не причинила им вреда.
– Вреда?
– Своими тревогами, страхами. Я старалась их от этого оградить.
– Они в хорошей форме, мамочка, – заверил я ее. Я смотрел на нее, медленно поглаживая ей спину. – Могу сказать, что и ты тоже.
Она взглянула на меня с застенчивой улыбкой.
– Кэмпер никогда еще не был в полном нашем распоряжении.
– Надеюсь, ночью он не будет слишком сильно трястись, – сказал я. – А то не избежать нам публичного скандала.
Она хихикнула.
– Я тоже на это надеюсь.
Я вздохнул и поцеловал ее в висок. Солнце опускалось за горизонт; небо было окрашено в ярко-красные и оранжевые тона.
– Я люблю тебя, Энн, – сказал я.
– И я тебя люблю.
Мы немного помолчали, а потом я спросил:
– Ну а что будет потом?
– Ты хочешь сказать, прямо сейчас?
– Нет, в ближайшие годы.
– О, мы будем заниматься всякими вещами, – сказала она мне.
Сидя там, мы строили разные планы. Чудесные планы, Роберт. Приехать в этот парк осенью, чтобы посмотреть на смену красок. Разбить весной лагерь на реке у Лоджпола, пока туда не нагрянут толпы. Отправиться с рюкзаками в горы, может быть, даже зимой на лыжах, если выдержат спины. Спуститься на плоту по стремительной реке, взять напрокат плавучий домик и проплыть по запруженным рекам Новой Англии. Поехать в те места на земном шаре, где еще не были. Невозможно было перечислить все то, что мы могли совершить теперь, когда дети подросли и мы могли проводить больше времени вместе.
Я внезапно проснулся. Энн выкрикивала мое имя. Я в смятении стал озираться в темноте, пытаясь вспомнить, где нахожусь.
Я вновь услышал, как она громко зовет меня по имени, и вдруг вспомнил. Я был в кэмпере, в Национальном парке секвой. Была середина ночи, и Энн вывела Джинджер погулять. Я проснулся, когда она выходила, потом снова заснул.
Я моментально выскочил из машины.
– Энн! – закричал я.
Подбежав к капоту машины, я посмотрел в сторону луга. Там мелькал луч фонарика.
Направляясь в его сторону, я заулыбался. Я знал, что это случилось раньше. Тогда она вышла на луг с Джинджер, и вдруг луч фонарика наткнулся на медведя, спугнув его. Она в испуге выкрикнула мое имя, я подбежал к ней, прижал к себе и успокоил.
Но пока я приближался к лучу фонарика, все изменилось. Я похолодел, услышав ворчание медведя, потом рычание Джинджер.
– Крис! – пронзительно крикнула Энн.
Я бросился вперед по кочкам. «Это происходит не на самом деле», – напоминал я себе. В действительности все шло совсем не так.
Вдруг я наткнулся на них и задохнулся при виде этого зрелища: Джинджер схватилась с медведем, Энн распростерлась на земле, выронив фонарик. Схватив фонарик, я направил его на Энн и закричал от ужаса. Ее лицо было в крови, кожа свисала клочьями.
Ознакомительная версия.
