He sat back happily and lit a cigarette.
"And did you realize, in committing these crimes, that the wrist radio, the broadcasting transmitter, the phone, the bus radio, the office intercoms, all were rented or were someone else's property?"
"I would do it all over again, so help me God."
The psychiatrist sat there in the sunshine of that beatific smile.
"You don't want any further help from the Office of Mental Health? You're ready to take the consequences?"
"This is only the beginning," said Mr. Brock. "I'm the vanguard of the small public which is tired of noise and being taken advantage of and pushed around and yelled at, every moment music, every moment in touch with some voice somewhere, do this, do that, quick, quick, now here, now there. You'll see. The revolt begins. My name will go down in history!"
"Mmm." The psychiatrist seemed to be thinking.
"It'll take time, of course. It was all so enchanting at first. The very _idea_ of these things, the practical uses, was wonderful. They were almost toys, to be played with, but the people got too involved, went too far, and got wrapped up in a pattern of social behavior and couldn't get out, couldn't admit they were _in_, even. So they rationalized their nerves as something else. 'Our modern age,' they said. 'Conditions,' they said. 'Highstrung,' they said. But mark my words, the seed has been sown. I got world-wide coverage on TV, radio, films, _there's_ an irony for you. That was five days ago. A billion people know about me. Check your financial columns. Any day now. Maybe today. Watch for a sudden spurt, a rise in sales for French chocolate ice cream!"
"I see," said the psychiatrist.
"Can I go back to my nice private cell now, where I can be alone and quiet for six months?"
"Yes," said the psychiatrist quietly.
"Don't worry about me," said Mr. Brock, rising. "I'm just going to sit around for a long time stuffing that nice soft bolt of quiet material in both ears."
"Mmm," said the psychiatrist, going to the door.
"Cheers," said Mr. Brock.
"Yes," said the psychiatrist.
He pressed a code signal on a hidden button, the door opened, he stepped out, the door shut and locked. Alone, he moved in the offices and corridors. The first twenty yards of his walk were accompanied by _Tambourine Chinois_. Then it was _Tzigane_, Bach's _Passacaglia_ and Fugue in something Minor, _Tiger Rag, Love Is Like a Cigarette_. He took his broken wrist radio from his pocket like a dead praying mantis. He turned in at his office. A bell sounded, a voice came out of the ceiling, "Doctor?"
"Just finished with Brock," said the psychiatrist.
"Diagnosis?"
"Seems completely disorientated, but convivial. Refuses to accept the simplest realities of his environment and work _with_ them."
"Prognosis?"
"Indefinite. Left him enjoying a piece of invisible material."
Three phones rang. A duplicate wrist radio in his desk drawer buzzed like a wounded grasshopper. The intercom flashed a pink light and click-clicked. Three phones rang. The drawer buzzed. Music blew in through the open door. The psychiatrist, humming quietly, fitted the new wrist radio to his wrist, flipped the intercom, talked a moment, picked up one telephone, talked, picked up another telephone, talked, picked up the third telephone, talked, touched the wrist-radio button, talked calmly and quietly, his face cool and serene, in the middle of the music and the lights flashing, the two phones ringing again, and his hands moving, and his wrist radio buzzing, and the intercoms talking, and voices speaking from the ceiling. And he went on quietly this way through the remainder of a cool, air-conditioned, and long afternoon, telephone, wrist radio, intercom, telephone, wrist radio, intercom, telephone, wrist radio, intercom, telephone, wrist radio, intercom, telephone, wirst radio, intercom, telephone, wrist radio….
The Murderer 1953 (Убийца)
Переводчик: Нора Галь
Музыка гналась за ним по белым коридорам. Из-за одной двери слышался вальс из "Веселой вдовы". Из-за другой – "Послеполуденный отдых фавна". Из-за третьей – "Поцелуй еще разок!". Он повернул за угол, "Танец с саблями" захлестнул его шквалом цимбал, барабанов, кастрюль и сковородок, ножей и вилок, жестяными громами и молниями. Все это схлынуло, когда он чуть не бегом вбежал в приемную, где расположилась, секретарша, блаженно ошалевшая от Пятой симфонии Бетховена. Он шагнул вправо, потом влево, словно рукой помахал у нее перед глазами, но она так его и не заметила.
Негромко зажужжал радиобраслет.
– Слушаю.
– Пап, это я, Ли. Ты не забыл? Мне нужны деньги.
– Да, да, сынок. Сейчас я занят.
– Я только хотел напомнить, пап, – сказал браслет.
Голос сына потонул в увертюре Чайковского к "Ромео и Джульетте", она вдруг затопила длинные коридоры.
Психиатр шел по улью, где лепились друг к другу лаборатории и кабинеты, и со всех сторон на него сыпалась цветочная пыльца мелодий. Стравинский мешался с Бахом, Гайдн безуспешно отбивался от Рахманинова, Шуберт погибал под ударами Дюка Эллингтона. Секретарши мурлыкали себе под нос, врачи насвистывали – все по-утреннему бодро принимались за работу, психиатр на ходу кивал им. У себя в кабинете он просмотрел кое-какие бумаги со стенографисткой, которая все время что-то напевала, потом позвонил по телефону наверх, полицейскому капитану. Несколько минут спустя замигала красная лампочка и с потолка раздался голос:
– Арестованный доставлен для беседы в кабинет номер девять.
Он отпер дверь и вошел, позади щелкнул замок.
– Только вас не хватало, – сказал арестант и улыбнулся.
Эта улыбка ошеломила психиатра. Такая она была сияющая, лучезарная, она вдруг осветила и согрела комнату. Она была точно утренняя заря в темных горах, эта улыбка. Точно полуденное солнце внезапно проглянуло среди ночи. А над этой хвастливой выставкой ослепительных зубов спокойно и весело блестели голубые глаза.
– Я пришел вам помочь, – сказал психиатр.
И нахмурился. Что-то в комнате не так. Он ощутил это еще с порога. Неуверенно огляделся. Арестант засмеялся:
– Удивились, что тут так тихо? Просто я кокнул радио.
"Буйный", – подумал врач.
Арестант прочел его мысли, улыбнулся и успокоительно поднял руку:
– Нет-нет, я так только с машинками, которые тявкают.
На сером ковре валялись осколки ламп и клочки проводов от сорванного со стены радио. Не глядя на них, чувствуя, как его обдает теплом этой улыбки, психиатр уселся напротив пациента; необычная тишина давила, словно перед грозой.
– Вы – Элберт Брок, именующий себя Убийцей?
Брок удовлетворенно кивнул.
– Прежде чем мы начнем… – мягким проворным движением он снял с руки врача радиобраслет. Взял крохотный приемник в зубы, точно орех, сжал покрепче – крак! – и вернул ошарашенному психиатру обломки с таким видом, словно оказал и себе, и ему величайшее благодеяние. – Вот так-то лучше.
Врач во все глаза смотрел на загубленный аппарат.
– Немало с вас, наверно, взыскивают за убытки.
– Наплевать! – улыбнулся пациент. – Как поется в старой песенке, "Мне плевать, что станется со мною!" – вполголоса пропел он.
– Начнем? – спросил врач.
– Извольте. Первой жертвой, одной из первых, был мой телефон. Гнуснейшее убийство. Я запихал его в кухонный поглотитель. Забил бедняге глотку. Несчастный задохся насмерть. Потом я пристрелил телевизор!
– М-мм, – промычал психиатр.
– Всадил в кинескоп шесть пуль. Отличный был трезвон, будто разбилась люстра.
– У вас богатое воображение.
– Весьма польщен. Всегда мечтал стать писателем.
– Не расскажете ли, когда вы возненавидели телефон?
– Он напугал меня еще в детстве. Один мой дядюшка называл его Машина-призрак. Бесплотные голоса. Я боялся их до смерти. Стал взрослым, но так и не привык. Мне всегда казалось, что он обезличивает человека. Если ему заблагорассудится, он позволит вашему "я" перелиться по проводам. А если не пожелает, просто высосет его, и на другом конце провода окажетесь уже не вы, а какая-то дохлая рыба, не живой теплый голос, а только сталь, медь и пластмасса. По телефону очень легко сказать не то, что надо; вовсе и не хотел это говорить, а телефон все переиначил. Оглянуться не успел, а уже нажил себе врага. И потом телефон – необыкновенно удобная штука! Стоит и прямо-таки требует: позвони кому-нибудь, а тот вовсе не желает, чтобы ему звонили. Друзья звонят мне, звонят, звонят без конца. Ни минуты покоя, черт возьми. Не телефон – так телевизор, или радио, или патефон. А если не телевизор, не радио и не патефон, так кинотеатр тут же на углу или кинореклама на облаках. С неба теперь льет не дождь, а мыльная пена. А если не слепят рекламой на небесах, так глушат джазом в каждом ресторане; едешь в автобусе на работу – и тут музыка и реклама. А если не музыка, так служебный селектор и главное орудие пытки – радиобраслет; жена и друзья вызывают меня каждые пять минут. И что за секрет у этих штучек, чем они так соблазняют людей? Обыкновенный человек сидит и думает: делать мне нечего, скучища, а на руке этот самый наручный телефон – дай-ка позвоню старине Джо. Алло, алло! Я люблю жену, друзей, вообще человечество, очень люблю… Но вот жена в сотый раз спрашивает: "Ты сейчас где, милый?" – а через минуту вызывает приятель и говорит: "Слушай, отличный анекдот: один парень…" А потом кто-то орет: "Вас вызывает Статистическое бюро. Какой марки резинку вы жуете в данную минуту?" Ну, знаете!