«Слабое утешение для тех, кого не выберут», — подумал Руиз.
— Начнем без долгих разговоров.
По ее сигналу в проходе появился робот, толкавший перед собой каталку со скорчившимся в ней геншем. Пожалуй, Руизу еще не доводилось сталкиваться с настолько жалким и болезненным представителем этой расы. Его сенсорные пучки высохли и крошились, на черепе застыли причудливые комбинации глазных пятен. Бесформенное морщинистое тело напоминало бумажный пакет, наполненный гниющим мусором. С каталкой его соединяла система проводов и трубок, на нижнем поддоне жужжали и щелкали моторы. Позади плелись два робота, вооруженные мягкими манипуляторами и ловчими петлями.
— Что это за существо? — с омерзением прошептала Низа.
— Помнишь, я рассказывал тебе о геншах? Так вот, это один из них, хотя явно не самый здоровый.
— Значит, они хотят украсть наши мозги? — испугался Дольмаэро.
— Не думаю, — ответил Руиз. — Вряд ли это жалкое существо способно на такую тяжелую работу.
Трое бродяг с соседней баржи оказались рядом с Фломелем. Молодой человек злобно уставился на предводителя.
— Заткнись, — прошипел он, — никакой болтовни в этот священный миг!
Агент ответил ему спокойным взглядом:
— Вне всякого сомнения, ты абсолютно прав. Прими мои извинения.
На физиономии юнца появилась гримаса самодовольства.
Генш остановился перед первым ищущим, облаченным в бесформенный белый балахон, и притронулся щупальцами ко лбу кандидата. Тот судорожно дернулся и застыл.
Судьи на сцене перешептывались, глядя на специальное табло, и качали головами.
Через минуту Хемерте вновь заговорила:
— Мне очень жаль, ваше тело безупречно, но интеллект неглубок и недостаточно гибок. Вы самолюбивы, но не способны преданно служить каким-либо идеям.
Повинуясь ее жесту, робот-охранник увел первого кандидата.
Испытание продолжалось. Только двоих из шести одетых в белое людей посчитали достойными. Остальные не произнесли ни слова, когда их выводили из зала, что, безусловно, свидетельствовало об их мужестве и выдержке.
Генш приблизился к пухлой молодой девушке в лохмотьях. Она повернула к чудищу личико столь невинное, что Руиз даже слегка опешил.
На этот раз судьи совещались очень долго. Но вот Хемерте опять выступила вперед.
— Нам, честное слово, очень грустно, — это решение далось нам нелегко. Твое тело несовершенно, но проблема не в этом, — тело легко можно заменить. Ты умна, интеллигентна от природы, в тебе есть сильные страсти и желание измениться. Но ты никогда не чувствовала себя прекрасной и потому не смогла научиться принимать знаки внимания.
Роботы-охранники придвинулись к девушке, но Хемерте еще не закончила.
— Все же нам жаль отправлять на рынок рабов столь многообещающий материал. Поэтому мы решили поработать над твоей внешностью. Ты вернешься домой красавицей. Когда посчитаешь, что научилась всему необходимому, приходи снова. Если, конечно, захочешь.
Девушка на секунду сжала руку старика с лисьей физиономией, а потом направилась к выходу, улыбаясь сквозь слезы.
Когда наступила очередь старика, судьи не потратили много времени на обсуждение.
— Ты — один из нас, — улыбнулась Хемерте. Столь же быстро они разобрались с крупным молодым человеком.
— Ты — животное, которому недоступны высшие радости. Меня поражает наглость, с которой ты осмелился явиться сюда.
Челюсть юнца отвисла, на мгновение он впал в шоковое состояние. Затем попытался вырваться из железных тисков механических прислужников.
— Но ведь вы приняли старика, — вопил он. — Это засушенное насекомое, которое само не помнит, для чего живет! Да у него не стоит уже сотню лет!
Прекрасное лицо Хемерте исказилось презрительной гримасой.
— Неужели ты воображаешь, что способность любить зависит от возраста? Тело всегда можно обновить, А вот твою тупость уже никто не в состоянии переделать.
Роботы уволокли вопящего неудачника.
Довольно быстро разобрались и с молодой парой. — Вы слишком молоды и еще не познали настоящих мучений, неизбежных в любви, — мягко сказала Хемерте, — но если когда-либо вам удастся вырваться из оков рабства, возвращайтесь. Возможно, именно этот горький опыт поможет вам найти свое место в наших рядах.
«Они мужественно держатся, — подумал Руиз. — И, кажется, очень серьезно отнеслись к полученному совету. Действительно, совсем еще дети».
Генш прикоснулся к Фломелю. Фокусник отпрянул, затем безвольно опустился на пол, когда жуткое существо затронуло его нервную систему.
На лицах судей явственно читалось омерзение, которое они тщетно пытались подавить.
Хемерте покачала головой, не желая вдаваться в объяснения.
— Нет, — коротко сказала она. — Но мы не отошлем тебя на рынок невольников сразу. Обстоятельства, которые привели к нам вашу группу, слишком необычны. Ты не просился в вечность добровольно.
Генш перешел к Мольнеху. Хозяйка вновь покачала головой, но на этот раз она улыбалась довольно добродушно.
— Твои страсти сильны, но они отличаются от наших. Если бы наше братство называли не «Глубоким сердцем», а «Глубоким желудком», ты мог бы стать нашим правителем.
К удивлению Руиза, судьи долго обсуждали кандидатуру Дольмаэро. Но и тут женщина печально покачала головой:
— Ты был когда-то прекрасным юношей и мог бы стать таким вновь. Твой дух силен, а ум гибок. Но твоя верность принадлежит другим, ты не сможешь отказаться от взятых на себя обязательств.
Низа испуганно прижалась к возлюбленному, когда к ней протянулись отвратительные щупальца. — Не бойся, это быстро и не больно, — ободряюще улыбнулся Руиз.
— Судьи столпились возле экрана, улыбаясь и перешептываясь.
— Тут не может быть сомнений, — решительно произнесла Хемерте. — Она просто создана для вечности. Ее культурная матрица завораживающе чужеродна. К тому же девушка обладает глубиной чувств, которая доступна только людям, пережившим смерть. Превосходно. Она — наша.
В душе Руиза образовалась безумная смесь облегчения и отчаяния. Это была далеко не самая худшая участь для девушки с крохотной дикой планетки. Уж лучше совершенствовать искусство любви в «Глубоком сердце», чем многократно умирать, исполняя роль феникса, или гнить в темницах Моревейника. Лучше, чем стоять на помосте невольничьего рынка, а потом оказаться в третьеразрядном борделе.
Но Низа никогда больше не будет принадлежать ему. А ведь она слишком умна и талантлива, чтобы провести в постели всю оставшуюся жизнь. Кроме того, разве жизнь в «Глубоком сердце» — не разновидность рабства? Удовольствие не может длиться вечно, рано или поздно приходит пустота.
