— Ну да, — злобно косится Гуго. — Ценкович.
— Как вы догадались? — поднимает лицо Начальник Порта.
— Чисто случайно, — Чигракова пожимает плечами, на лице у неё написано, что ситуация стала ясна и незанимательна. — У местера Ценковича неповторимая борода. И он, как министр здравоохранения, вполне мог бывать в центре, где лечился ваш уважаемый брат, любезнейший местер Рихард. Элия Наумович обладает фантастической харизмой, и порой… — она неопределённо разводит руками, — может показаться странным.
«…его спьяну перепугаться можно», — сообщает выгнутая бровь особистки. Люнеманн-старший убирает за ухо прядь волос, подтягивает к себе листок одноразовой электронной бумаги, перекидывает на него документ с зкрана. «Однако, — думает Рихард, — плотно же они за меня взялись». Он слегка ошарашен. Братцем Гуго интересовался один из членов семитерранского триумвирата.
— Хорошо, — резюмирует он, обменявшись с Л’тхарной скользящим взглядом, — надеюсь, я уделил тебе достаточно внимания, Гуго. К твоему сведению, «Ирмгард» должна была подняться десять минут назад. Я всё понял. Не задерживай меня больше.
— Когда ты вернёшься?
— Не знаю. Если у тебя дело к Начальнику Порта, то моё кресло не пустует.
— В каком смысле? — буркает Гуго.
Рихард безмятежно допивает кофе.
— Я помогу вам решить возникшие проблемы, — урчит ррит. Пламенеющие глаза сужаются, зрачки сходятся в нить и словно истаивают в золотой лаве. Л’тхарна улыбается на х’манкский манер: обнажая лишь мелкие передние резцы, а не весь набор белых лезвий.
Рихард косится на Анастасию. Вид у той немного настороженный, но она явно любуется картиной.
Ррит красивы.
Люнеманн-младший оторопело таращит глаза.
Наконец, до него доходит.
— Ты его! — без голоса шипит Гуго, — его! Это… умордие! Оставляешь — в своём — кресле?!
— Гуго, — нежно отвечает Люнеманн-старший, — я люблю тебя, брат мой. Но если ты делом ли, словом, хоть мыслью помешаешь Л’тхарне работать, учти: я официально разрешил ему тебя убить.
Глава четвёртая
Заклятие крейсера
— Как я вас, тварей, люблю! — восторженно сообщил Лакки блистающему в яром величии рритскому командиру. — Это ж словами не передать!
Патрик дёрнулся, по коже подрал мороз.
И вдруг — отпустило. «Йиррма Ш’райра» ещё не получил этой секунды записи, Т’нерхма ещё смеялся, и «Миннесоту» по-прежнему уносило навстречу гибели, но Джек излучал в пространство посыл: в присутствии Лакки бояться можно только его.
Никого и ничего больше.
— Киса! — нежно продолжал ужасный Лэнгсон; и вновь делалась заметна едва уловимая схожесть морды ррит с кошачьей, и над этим можно было улыбнуться, даже зная, что тебя вскоре убьют. — Слушай сюда! Ты едримый фелиноид, а я бешеный примат!
Счастливчик радовался по-своему.
Маунг Маунг смотрел на него искоса, светло улыбаясь чужой улыбкой. Из тьмы его взгляда пела пустота. От этого Патрику могло бы стать страшно, не стой между ним и Кхином весёлый Лакки.
Вот — командир.
За ним. Да, — за Родину, маму, жену, и во имя Земли.
Но прежде всего — за ним.
В дверях, совершенно загородив проём саженным разворотом плеч, воздвигся Крайс.
— А я злобный гоминид, — с готовностью предложил он вариант, взирая на Лакки почти влюблённо.
— Это ты гоминид, а я примат, — гордо ответствовал Лэнгсон, не оборачиваясь. — Я боевой макак! Макак-агрессор, улучшенная модель. Слышишь, киса, я люблю тебя! Так люблю, что порву нахрен!
— Ну всё, — вслух подумал Крайс. — Лакки попёрло.
— Я ведь такой! Я убью и съем!
Ррит недоумённо склонил голову набок — видимо, услыхав через переводчик, или просто узрев Джека с первой репликой. Толстая височная коса скользнула по выпуклым пластинам нагрудной брони. Ухо дрогнуло, и затрепетали кости пальцев руки-серьги.
— Иди ко мне! — страстно воззвал Лэнгсон. — Я почешу тебе за ушком!
Ррит недовольно тряхнул гривой, повернулся к кому-то, — и связь оборвалась.
Джек, как заворожённый, смотрел в опустевший экран. Маунг думал о своём. Точнее, он не думал вовсе, принимая взявшееся откуда-то знание и следя лишь за тем, чтобы вовремя дышать. Тело отказывалось исполнять даже безусловные рефлексы.
Нет тревоги, нет шелухи страха, только лёгкая, звонкая ясность и строка Дхаммапады: «Того, кто смотрит на мир, как смотрят на пузырь, как смотрят на мираж, того не видит царь смерти».
Сансара иллюзорна. Что проще, что естественней замены одного миража на другой?
Лэнгсон стоял перед капитанским экраном, не позволяя бояться, вселяя уверенность, делясь силой, которую стягивал в себя непонятно откуда — из другого измерения, из пустоты… Он был словно вольфрамовая нить в лампе накаливания. Маунг почти физически видел, как в мускулах, нервах, жилах Счастливчика бродит энергия, готовая выйти взрывом.
Но этого недостаточно.
…Неведомая сила стиснула Джеку виски и заставила повернуть голову. Повернуть — и встретиться глазами с первым пилотом.
Там, внутри взгляда Маунг Маунга, было очень тихо и холодно.
За Крайсом уже толпились опоздавшие к концерту, спрашивали, что стряслось. Алек Морески из-за чего-то сцепился с Патриком, и они ругались некрасиво и глупо. Ещё секунд десять, прежде чем вспомнят, что нужно общекорабельную боеготовность и врача капитану…
— Я так понял, ходовая сдохла? — больше прогневался, чем спросил Лакки.
Маунг молча кивнул.
— Вы двое! — тут же рявкнул Лэнгсон. — Переход в боевой режим! Вызов бортинженеру, вызов техникам, пусть пляшут с бубном! Чтоб поехало!
О’Доннелл звучно клацнул зубами, и тихо зашипел, прикусив себе щёку изнутри. Маунг с наслаждением подчинился Лакки. Вызвал сенсорную панель, тронул пару светящихся нервов. Зазвучали тихие предупреждения Иренэ. Старший офицер и глазом не моргнул, слыша, как командование кораблём в его присутствии принимает сержант-десантник…
Впрочем, такой ерундой Лакки заниматься не собирался. «Позовите Никас!» — как раз проснулся Морески, и Джек аккуратно продолжил, — «Не надо её звать».
Возражать ему казалось немыслимым.
— Всё равно потом надо будет капитана тащить в медотсек, — совершенно спокойно объяснил Джек. — Так что я отнесу. Крайс, Шон, бегом. Боеготовность.
Погодил немного, пока Крайс сметёт собой прочих явившихся, и вышел следом за ним, бережно держа обморочного Карреру.
Наконец, двери в рубку сомкнулись.
Лакки покрутил башкой, перекинул капитана через плечо и вразвалочку побежал по коридору. Толстяк Карреру сползал, да ещё копошился, шумно сопя. Жить хотел.
