В следующий миг я оказываюсь на земле. Рядом на зеленой (зеленой!) травке лежат и сидят, недоуменно хлопая глазами, члены нашей лихой команды. Не хватает только Доса.
Всё остальное – сад, роща, беседка и даже озеро с проплывающими лебедями – обрело первоначальный благостный вид.
Дима Дибенко – снова в беседке. Обедает, как ни в чем ни бывало. А перед нами, скрестив руки на груди, стоит облаченный в просторное кимоно… На всякий случай я протираю глаза.
Круглое лицо, аккуратные усы, хитроватый монгольский прищур…
Нет, не может быть!
Писатель!
Последнее слово я выкрикиваю вслух. Он смотрит в мою сторону и с усмешкой приглаживает короткий ежик черных волос:
– Да, писатель. Хотя я, лично, предпочитаю именоваться литератором. А вот вы кто?
– Как это кто? – недоумевающе бормочет Падла, – Мы… мы – честные хакеры!
– А ведете себя, как заурядные хулиганы, – укоризненно замечает Писатель-Литератор, – Обижаете ребенка.
Он нежно гладит по голове доставившую нам столько неприятностей девчушку. И это прелестное создание тычет в нашу сторону тонким пальчиком:
– Они – плохие дяди! Они тут всё спалили, уничтожили и загадили!
– Подумаешь, слегка намусорили, – пожимает плечами Жирдяй, – Обычные издержки виртуального поединка. А вот вам следовало лучше воспитывать ребенка. Никакого уважения к старшим!
– И за что же вас уважать? – иронично щурится Писатель.
– Как это, за что!!! – аж подпрыгивает Жирдяй, – Да вы знаете, кто мы?! Мы… Мы – душа глубины!
– Да? А она сама так не считает… – и Литератор кивает на… девчушку!
Немая сцена длится не меньше минуты. Окончательно утратив логику, мы сверлим офонаревшими взглядами юное созданье.
Наконец, Падла выдавливает:
– Это как понимать?
– Да вот так и понимать, что уважать вас особенно не за что… – Писатель садится на травку, скрестив ноги, – Думаете она не видит, во что вы превратили благородные идеалы хакерства?
– Ну, знаете ли… – бормочет Падла.
Литератор вздыхает и, полузакрыв глаза, нараспев декламирует:
– Долго грустил и сидел я, понурясь, под сакурой милой,
Долго я спрашивал с гор проносившийся ветер:
„Разница в чем меж людьми и жильцами свинарников тесных?“
Выпив три литра саке, понял: разницы нет никакой.
– Весьма поучительно, – кивает Падла.
– И главное, самокритично, – негромко хихикает Маньяк.
– Тамагочи Накусика, выдающийся поэт седьмого века, – холодно объясняет Писатель, – И глядя на вас, понимаешь, что с седьмого века мало что изменилось.
Он сурово хмурится:
– Ради чего вы живете? Ради того чтобы жрать, пить и хвастаться друг перед другом? – Литератор чуть презрительно улыбается, – И главное, было бы чем хвастаться… Тем, что умыкнули тыщёнку-другую поганых зеленых баксов…
– А вы знаете, как они достаются, эти проклятые баксы? – с театральным надрывом в голосе начинает Жирдяй, – Сколько тяжелого труда, сколько пота…
– Сколько выпитого пива! – с ухмылкой добавляет Писатель, щелкает пальцами и из ничего возникает доверху полная кружка. Он делает большой глоток. Жирдяй следит за ним жадным взглядом, облизывает губы и наконец не выдерживает:
– А гостям предложить, слабо?
– Прости, Жирдяйчик, – спохватывается Литератор, – Я не хотел тебя обидеть. Ты единственный из этой банды, кто не утратил до конца нравственных ориентиров!
Мы обалдело переглядываемся: нам не послышалось? Это он про Жирдяя, насчет „ориентиров“? Должно быть, наш Писатель перегрелся на виртуальном солнце!
Толстяк смотрит куда-то в сторону и смущенно покашливает.
Писатель опять щелкает пальцами. Из ничего возникает стол, заставленный хрустальными кружками с пивом. А через миг Жирдяя подбрасывает в воздух и выросшее из пустоты удобное кресло подхватывает и доставляет его прямо к столу. В следующем кресле аналогичным манером размещается Писатель.
Мы встаем с травы и, чуть потоптавшись в нерешительности за спиной Жирдяя, хватаем кружки с пивом. К счастью, их куда больше, чем присутствующих персон.
– Я вас не приглашал, – сухо замечает Литератор.
– А нам по барабану, – замечает Маньяк, – Мы давным-давно утратили ориентиры и морально разложились.
Шурка с удовольствием делает большой глоток. Остальным тоже особого приглашения не надо.
– Может все таки объясните, – говорит Падла, сдувая пену, – Какая связь между ней и всей этой историей?
Девчушка показывает нам язык и прячется за широкой спиной Писателя, сотворившего для неё бутылку лимонада.
– Как это какое? – улыбается Литератор, – Самое непосредственное! Когда я придумывал глубину, я с самого начала догадывался, что такая сложная система будет обладать разумом. Правда, пока она – ребенок… Семь лет – не возраст. Даже для обычного человека.
– Погодите, а при чём здесь Дибенко? – спохватывается Жирдяй с интонацией счастливчика, выигравшего в лотерею пятьдесят копеек.
– Практически, не при чём! – качает головой Писатель, – Она сама уже достаточно умная, чтобы делать кой-какие выводы. Она давно наблюдает за вами и видит, на что вы бездумно растрачиваете свои таланты! Естественно, захотела направить вас на путь истинный… Надеюсь, это не было слишком болезненно?
– Да нет, не очень, – хмуро кривится Падла и показывает девчушке здоровенный кулак, – Только, по-моему, вы тоже допустили кой-какие пробелы в воспитании…
– Ну, я, конечно, не святой, – пожимает плечами Литератор, – Но не я один её воспитывал. Она ведь понятливый ребенок, всё схватывает на лету… Глубина есть глубина… Если бы вы знали, каких трудов мне стоило слегка упорядочить её прогулки… Ну вы сами понимаете, „Лабиринт Смерти“ и прочие неприятные вещи…
– „Невинные забавы“, например, – хихикает Жирдяй.
– Ой, а где это? – радостно удивляется девчушка, – Я еще ни разу не была в этом месте!
Писатель пронзает толстяка испепеляющим взглядом и смущенно бормочет:
– Поверь, милая, там нет ничего интересного… Вот видите, она уже очень самостоятельная девочка! Пришлось срочно организовывать „Лабиринт Мудрости“. Здесь не только весело, но занимательно. И главное – никакого насилия…
– Ага, – кивает Маньяк, – Во всяком случае, не больше, чем в ваших книгах.
Неловкая пауза. Литератор внимательно смотрит Шурке в глаза. Потом оглядывается на девчушку и грозит пальцем:
– Опять ты что-то поменяла без спросу!
Ребенок возводит невинный взгляд к небу:
– Ну… чуть-чуть… Самую малость.
