- А для чего она тебе?
Френсис на мгновение зажмурился и подумал, как бы это получше объяснить.
- Вы слышали о лесных племенах? Как они почитают своих предков?
Глаза грабителя сердито вспыхнули.
- Мы презираем наших предков! - гавкнул он. - Они родили нас, будь они прокляты!
- Прокляты, прокляты! - эхом отозвался один из закутанных.
- Ты знаешь, кто мы? И откуда?
Френсис кивнул.
- Я не хотел вас оскорбить. Древний, кому принадлежит эта реликвия, наш предок. Он наш учитель. Мы чтим его память. А это всего лишь воспоминание о нем.
- И копия тоже?
- Я сделал ее сам. Господин, я трудился над ней пятнадцать лет. Вам она ни к чему. Умоляю, вы ведь не отнимете у человека просто так, ни за что пятнадцать лет жизни?
- Пятнадцать лет? - разбойник снова оглушительно расхохотался. - Вот на эту ерунду?
- Да, но... - тут брат Френсис замолчал, ибо увидел, что грабитель тычет своим толстым пальцем не в копию, а в оригинал.
- На эту ерунду ты потратил пятнадцать лет? Тоже мне копия, разве сравнить с той! - он хлопал себя по животу и, задыхаясь от смеха, показывал на реликвию. - Ха! Пятнадцать лет! Так вот чем вы там занимаетесь! На кой вам это? Зачем нужна эта мутная бумажка? Хо-хо! Бабья безделица!
Брат Френсис ошеломленно слушал. Он не мог рта раскрыть, так поразило его то, что разбойник мог принять жалкую копию за священную реликвию.
Еще не перестав смеяться, грабитель ухватил синьку и копию обеими руками, явно собираясь их разорвать.
- Иисус, Мария, Иосиф! - возопил монах и бросился на колени. - Господин, ради любви к Богу нашему!
Разбойник швырнул документы на землю.
- Ладно, - весело объявил он. - Давай бороться. Ставлю свой нож против твоих бумажек.
- Идет! - тут же воскликнул Френсис, не раздумывая. Поединок даст возможность вмешаться небесам в какой-нибудь не слишком явной форме. "О Боже, ты укрепил Иакова, так что победил он ангела на скале..."
Они встали друг против друга. Брат Френсис перекрестился, а грабитель вынул из-за пояса нож и кинул его туда, где лежали документы.
Противники шагнули навстречу друг другу, и уже через три секунды монах лежал на земле, погребенный под горой мышц.
В позвоночник Френсису врезался острый камень.
Разбойник фыркнул, поднялся и забрал себе нож и документы.
Молитвенно сложив руки, брат Френсис пополз за ним на коленях, вопя что было мочи:
- Умоляю! Не берите оба! Возьмите один! Умоляю!
- Теперь тебе придется заплатить выкуп, - ухмыльнулся злодей. - Я победил в честном поединке.
- Но у меня же ничего нет!
- Неважно. Если тебе так нужны эти картинки, ты сумеешь раздобыть золото. Две меры золота - такой будет выкуп. Как достанешь, приходи. А я пока припрячу твое имущество у себя в лачуге. Так что давай тащи золотишко.
- Послушайте, они нужны не мне, а другим людям. Я вез их к самому папе! Может быть, он заплатит вам за более важный из документов, но отдайте мне хотя бы второй, чтобы я мог показать, о чем идет речь. Ведь он вам не нужен!
Разбойник, не оборачиваясь, хохотнул.
- Я смотрю, ты мне готов за это прямо сапоги лизать.
Брат Френсис на четвереньках догнал его и лихорадочно принялся осыпать поцелуями сапоги.
Тут даже грабителя проняло. Он отшвырнул монаха в сторону и, выругавшись, кинул ему синьку. Потом влез на осла и поехал вверх по склону к своим товарищам. Брат Френсис на лету подхватил драгоценную реликвию и побежал за разбойником, бормоча благодарности и благословения.
- Пятнадцать лет! - покрутил головой грабитель и отпихнул Френсиса ногой. - Проваливай!
Он развернул руно, вспыхнувшее золотом в лучах солнца.
- И помни: за две меры золота получишь свой талисман обратно. Не забудь сказать своему папе, что я добыл вещицу честно.
11
И вот настал час. Врат Френсис, в простом монашеском одеянии, никогда еще не чувствовал себя столь ничтожным, как в тот миг, когда преклонил колени в величественной базилике перед началом торжественной церемонии. Величавые движения окружающих, яркое многоцветье одеяний, шум приготовлений уже казались ему духовной литургией. Френсис все время напоминал сам себе: главное еще не началось. По огромному храму то туда, то сюда шли по каким-то своим делам епископы, монсеньоры, кардиналы, священники и всевозможные служители в роскошных старинных облачениях, их передвижение казалось монаху сложным, тщательно разработанным механизмом - никто не спешил, не останавливался, не сворачивал в сторону. В базилику вошел дворецкий, такой важный, что Френсис поначалу принял его за кардинала. Дворецкий нес скамеечку для ног. Если бы Френсис уже не стоял к тому времени на коленях, то непременно встал бы, столь торжественно внес в храм слуга сей предмет. Перед алтарем дворецкий преклонил колено, затем свернул к папскому трону и поставил скамеечку к подножию, а старую забрал - у нее, похоже, сломалась ножка. Таким же церемониальным шагом служитель вынес ее прочь. Брат Френсис подивился, до чего же элегантно исполнялось здесь даже самое невозвышенное дело. Никто не торопился, не суетился, не проявлял беспокойства. Каждое движение усиливало ощущение всеобъемлющего достоинства, подчеркивало поразительную красоту древнего собора, как подчеркивали ее статуи и картины. Казалось, даже собственное дыхание отдается легким эхом в высоких сводах.
Воистину ужасен дом Господень, Врата Небесные.
Внезапно храм принял воинственный вид - появилось множество новых стражников. Закованные в доспехи статуи пролязгали прямо к царским вратам, преклонили колена перед алтарем и отсалютовали ему копьями и лишь потом разошлись по своим постам. Двое встали по бокам от трона. Третий опустился на колени впереди и справа от него, в вытянутых руках воина покоился меч святого Петра. Собравшиеся замерли, и в храме прекратилось всякое движение, лишь трепетали огоньки лампад у алтаря.
В благоговейной тишине прогремели трубы.
Толпа колыхнулась, медленной волной опустилась на колени вслед за плавным движением портшеза, в котором восседал щуплый старик в белом облачении. Он осенял толпу крестным знамением, а черно-пурпурно-золотая свита неспешно несла его к трону. Маленький монашек из отдаленного, затерянного в пустыне монастыря почувствовал, что задыхается. Зрение и слух не поспевали охватить все, так много было звуков, движения, оглушенные чувства отказывались воспринимать окружающее, и рассудок тем самым подготавливался к грядущей церемонии.
Наконец миг настал. Лев XXI объявил решение церкви, вдохновленное Святым Духом: отныне древний и не слишком известный ученый по имени Лейбовиц становился истинно святым небожителем, коего можно было и даже надлежало смиренно молить о заступничестве. Папа назвал день праздника святого Лейбовица, когда будет служиться месса в его честь.
