— Дражайшая Алевтина, извольте коснуться Вашей сексуальной дланью сей ничтожной бумажки, — предложил, расплывшись в улыбке, Домарощинер. — Ах, извините, забыл, старый пень!.. Но сучок-то у меня еще ого-го… Не правда ли, моя секретуточка? — крикнул он в приемную. Оттуда донеслось что-то нечленораздельно игривое.
— Ну-ка, освободите одну руку сладчайшей Алевтине! — приказал он телохранителю. — Правую, идиот, куда идешь к левой? — и положил лист перед Алевтиной.
Она смахнула лист и ручку на пол.
— Идите вы!.. Не будет вам протокола! Трахают, да еще расписывайся им!.. Совсем оборзели.
— Зря ты так, Аллочка, — продолжал улыбаться Домарощинер, — должна понимать, что теперь все будет по-нашему… Вот как Туз Селиванович скажет, так и будет… Что скажете, Туз Селиванович?
Расслабленно улыбающийся Тузик, откинувшийся на стуле, повел рукой в сторону Переца.
— На стол его!
Бритоголовые подскочили к директорскому креслу, где скорчилось онемевшее тело Переца, которого он уже не чувствовал. Восстанавливающееся кровообращение пронзило его плоть тысячами иголок. Он замычал от боли. В глазах потемнело. Он и не заметил, как его подхватили за руки-за ноги и водрузили на его рабочий стол. Прямо на его планы, проекты, приказы… И привязали эти бессильные, пронзенные невидимыми иглами руки-ноги к столу. Мастера!..
— Штаны спустите! — дал дополнительное распоряжение Тузик. — И ремень из брюк вытащите.
Что и было мгновенно исполнено.
— Выпороть! — зевнув, приказал Тузик. — Его собственным ремнем, чтоб впредь не пришло в думалку папочку ослушаться.
И ремень засвистел в воздухе: — И-и-шмяк! Об тело. — И-и шмяк!
Перец только мычал и вздрагивал.
— Вот видите, Алевтина, — увещевал ее Домарощинер, — что бывшему вашему муженьку претерпевать из-за вашего упрямства приходится… Распишитесь, и отпустим мы его на все четыре… Не нужен он больше здесь никому… Ни нам, ни вам…
«А и правда, не нужен», — вдруг поняла Алевтина и даже не удивилась. Только немного грустно стало, но совсем немного. Что-то такое происходило в ее организме, от чего почти все ей стало безразлично. Какое-то время она непонимающе смотрела на ремень, стегающий Переца, на красные, местами окровавленные полосы на его спине и ягодицах… Потом ей стало жалко этого никчемного мужичка, не способного защитить ни себя, ни ее, которого порят, как нашкодившего пацана… А еще сегодня утром она хотела от него ребенка и, кажется, любила… Наверное, ей это приснилось… И все равно — плохо, что его избивают.
— Остановитесь! — крикнула она. — Эй ты, Клашка-Какашка, давай сюда свою вонючую бумажку!
Тузик поднял вверх руку. Ремень остановился на взлете и медленно опустился.
— Клашка-Какашка, — хихикнул Тузик. — Годится! Запомним… Слышь, Клашка-Какашка, дай ей протокол свой… Подтереться… Гы-ы-ы…
Домарощинер подсунул ей лист с авторучкой и прошипел:
— Ты еще пожалеешь, шлюшечка-потрахушечка!.. Зря ты так, зря — ведь нам еще долго и плодотворно работать вместе…
— Пшел вон! — подписала она протокол и брезгливо отодвинула его от себя. — Ну что, долго я еще тут раком торчать буду?! — гневно вопросила она, и в голосе ее зазвенел начальственный металл.
Домарощинер даже отшатнулся.
— Отлично, Алевтина, — похвалил Тузик, — хорошей соратницей будешь, хозяюшка! Освободить!
Ее мигом освободили от наручников, но оказалось, что разогнуться она сразу не могла. Поработала всем телом, разминаясь, на что Тузик возопил, смеясь:
— Не вводи во искушение, Алевтина!.. Ну, баба!..
Упираясь руками в стол, она медленно выпрямилась и сделала несколько неуверенных шагов к туалетной комнате, примыкавшей к кабинету. Следуя мановению руки Тузика, один из телохранителей подскочил и предупредительно поддержал ее под локоток. Она посмотрела на него, отрицательно покачала головой и отняла руку.
— Выдай ей одежку! — распорядился Тузик.
Домарощинер извлек из бездонного, видимо, кейса небольшой полиэтиленовый пакет с чем-то тряпичным и поднес Алевтине.
Она, не глядя, взяла и закрыла за собой дверь в туалетную комнату. Прикрыла, переведя дух, глаза, и вдруг привиделась ей тузикова сперма внутри нее в виде кишашего комка белых червей с физиономиями маленьких тузиков, и она еле добежала до унитаза. Ее рвало долго и жестоко, и вместе с содержимым желудка и кишечника из нее исходило прошлое и несбывшееся будущее.
Потом она долго и тщательно подмывалась и стояла под душем. В результате оказалась вычищенной до пустоты.
Тем временем Тузик разбирался с Перецом.
— Итак, нужна твоя подпись, яйцеголовый, — рассуждал он, — но вряд ли сейчас ты сможешь ее накарябать своими дрожащими ручонками… А ждать, когда они перестанут у тебя дрожать, мне лень. Надоел ты мне, поэтому поступим проще.
Он размахнулся и ткнул Перецу кулаком в нос. Перец только хрюкнул и зажмурился. Из носа потекла кровь. У него с детства был слабый нос.
— Отвяжите его, — приказал Тузик. — Отлично… Теперь, Клавдий, возьми его палец…
— Какой?
— Да какой хочешь, дурья башка! Ткни им в его сопливый нос и приложи палец вместо подписи… Сойдет за неграмотного!… Гы-ы… А он и есть неграмотный при нашем-то Порядке… дундук-сундук… Такого не переучишь…
— Гениально! — оценил Домарощинер и быстро-ловко выполнил приказ и убрал протокол в кейс.
— Поздравляю со вступлением во владение! — поклонился Клавдий-Октавиан. — Да не будет ему конца и препятствий!
— Концы — обломаем, препятствия — перешагнем, заверил Тузик. — Вот родит мне Алевтина наследника — и династию образуем: Туз Первый, Туз Второй и так далее, — размечтался он.
— Так и будет! Так и будет! Туз Селиванович Первый! — пообещал Домарощинер, чуть прищурив глаза.
— Выкиньте эту падаль! — приказал Тузик, поведя головой на Переца. — На улицу! И чтобы пинком под зад! — загоготал он.
Телохранители отработанно подхватили Переца за руки-за ноги и вынесли из кабинета.
В это время из туалетной комнаты вышла Алевтина в шикарном вечернем платье с низким декольте, в котором сверкало бриллиантовое колье.
Тузик с Домарощинером обалдели: только что эту женщину трахали и топтали ногами — и вдруг выходит этакая красавица.
— Птица-Феникс! Королева! — прохрипел Клавдий-Октавиан.
— У короля и должна быть королева! — довольно кивнул Туз I-й и встал, протягивая руку Алевтине.
Она благосклонно ее приняла, и они двинулись к выходу.
— Клавдий! Обеспечить торжественный ужин! — распорядился новый хозяин.
А Перец на четвереньках с трудом выбрался из лужи перед крыльцом и непослушными руками пытался натянуть штаны на голый окровавленный зад.
