Огромные широчайшие колеса повозок и тяжелые ступни животных не производили ни малейшего шума на покрытом мхом дне моря; и мы продвигались вперед в полной тишине, подобные некоему видению, кроме тех мгновений, когда молчание нарушалось горловым ворчанием подгоняемого зитидара или криками дерущихся тотов. Зеленые марсиане говорят очень мало, и то только односложно и тихо, и речь их подобна грохоту отдаленного грома.
Мы шли поросшей мхом пустыней, где не видно было никаких следов оттого, что едва колесо или ступившая нога перемещалась дальше, опустившийся было под их давлением мох снова занимал прежнее положение. Мы могли быть духами умерших в этом мертвом море этой умирающей планеты, так мало было слышно и заметно, что мы идем. Впервые в жизни я видел большой отряд, проходящий таким образом, не поднимая пыли и не оставляя за собой никаких следов. Оттого, что кроме как на обитаемых и обработанных землях, на Марсе очень мало пыли и то только в зимние месяцы, и то эта пыль почти незаметна, благодаря отсутствию сильных ветров.
Вечером этого дня мы остановились у подножия холмов, к которым мы направлялись уже два дня и которые служили южной границей этого необычного моря. Наши животные целых два дня обходились без питья, а до того они не имели воды около двух месяцев, почти с того самого дня, когда они оставили Тарк, но, как мне объяснил Тарс Таркас, они мало нуждаются в воде и могут питаться мхом, который покрывает Барсум и содержит, по его словам, достаточно сока, чтобы удовлетворить нетребовательных животных.
Поужинав куском сыроподобной пищи и растительным молоком, я отправился к Соле и нашел ее работающей при свете факела над сбруей для Тарс Таркаса. Она взглянула на меня, когда я подошел к ней, и лицо ее сияло радостью и приветливостью.
– Я рада, что вы пришли, – сказала она. – Дея Торис спит, и я одна. Мое племя мало беспокоится обо мне, Джон Картер: я слишком непохожа на них всех. У меня невеселая судьба – прожить с ними всю жизнь, мне часто хотелось быть обыкновенной зеленой марсианкой, не знающей ни любви, ни надежды, но я узнала любовь и должна погибнуть.
– Я обещала вам рассказать мою историю, вернее, рассказать историю моих родителей. Я знаю вас и жизнь вашего народа, и убеждена, что мой рассказ не покажется вам слишком странным, но сколько может помнить самый старый из тарков, ничего похожего не случалось среди зеленых марсиан, и даже в наших легендах нет ничего подобного.
– Моя мать была очень невелика ростом. Она была так мала, что ей не сочли возможным поручить деторождение, оттого, что наши вожди выбирают матерей главным образом за рост. Она была также менее холодна и жестока среди большинства марсианок, и так как она находила мало удовольствия в их обществе, она часто бродила одна по пустынным улицам Тарка или сидела среди цветов, покрывающих расположенные близ города холмы, и мечтала и думала о разных вещах, которые, как мне кажется, из всех таркских женщин могу понять только я одна, оттого, что я дочь своей матери!
– И здесь, среди холмов, она повстречала молодого воина, чьей обязанностью было лежало стеречь пасущихся зитидаров и тотов, следить, чтобы они не убежали за линию холмов. Сначала они говорили только о таких вещах, которые занимают большинство тарков, но, мало-помалу, по мере того, как они чаще встречались, не случайно, как теперь уже стало ясно для обоих, они заговорили о самих себе, о своих желаниях, надеждах, мечтах. Она доверилась ему и рассказала о том ужасном отвращении, которое внушала ей жестокость ее народа, и самая мысль об отвратительной жизни без любви, без привязанности, и, сказав ему все это, она стала ждать, что с его холодных жестоких губ сорвутся слова презрения и злобы; но вместо этого он обнял и поцеловал ее.
Целых шесть лет они скрывали ото всех свою любовь. Она, моя мать, принадлежала к свите великого Тал Хаджуса, а ее возлюбленный был простым воином. Если бы стало известно, что они преступили законы и обычаи тарков, они погибли бы оба на большой арене перед лицом Тал Хаджуса и несметной толпы.
Яйцо, из которого я появилась на свет, было спрятано под большим стеклянным сосудом в самом высоком и недоступном из полуразрушенных замков древнего Тарка. Моя мать навещала его раз в год, в течение всех пяти лет, которые длится инкубационный процесс. Она не решалась приходить чаще оттого, что она боялась, что за каждым ее шагом следят. За это время мой отец успел сильно выдвинуться и получил оружие многих вождей. Его любовь к моей матери не стала меньше, и единственной целью его жизни было добыть оружие самого Тал Хаджуса, и таким образом, став владыкой всех тарков, получить право назвать ее своей; он хотел также, благодаря своей власти, иметь возможность покровительствовать своему ребенку, который был бы убит, если бы только узнали как-нибудь правду.
– Добыть оружие Тал Хаджуса за пять коротких лет было безумной мечтой, но успехи его были очень велики, и он скоро занял видное место в совете тарков. Но однажды надежды его были разбиты навсегда, по крайней мере, в части, касавшейся спасения тех, кого он любил: его назначили в далекую экспедицию на покрытый льдами юг, чтобы вести войну против местных жителей и отобрать у них их меха, оттого, что таков обычай зеленых барсумцев: они никогда не работают над тем, что они могут отобрать у других в бою.
Его отправили на пять лет, и когда он вернулся, уже три года, как все было кончено. Около года спустя, после его отъезда и незадолго до возвращения экспедиции, отправившейся, чтобы привести детей из общественного инкубатора, яйцо вскрылось. Моя мать оставила меня в старом замке, еженощно навещала меня и расточала мне все те ласки, которых должна была лишить нас жизнь в обществе. Она надеялась, что когда будет возвращаться экспедиция из инкубатора, ей удастся спрятать меня в толпе детей, предназначенных ко двору Тал Хаджуса, и таким образом избегнуть судьбы, которая, без сомнения, должна была последовать за открытием ее преступления против древних обычаев зеленых людей.
Она наскоро обучила меня языку и обычаям сословия, и однажды ночью рассказала мне ту самую историю, которую я сейчас рассказала вам, и довела ее до этого места, стараясь внушить мне необходимость хранить тайну и быть крайне осторожной, когда я окажусь вместе с другими юными тарками, чтобы никто не мог догадаться, что я знаю больше, нежели они, чтобы я ни словом, ни движением не обнаружила своего чувства к ней или того, что знаю, кто мои родители; потом, крепко прижавшись ко мне, она прошептала мне имя моего отца.
Вдруг свет сверкнул, и в темноте комнаты перед нами предстала Саркойя, пристально уставившись своими злобными блестящими глазами на мою мать. Злоба и ненависть, исходившие, казалось, от нее, заставили сжаться мое юное сердце. Очевидно, она слышала рассказ моей матери, и, судя по всему, она уже давно подозревала мою мать, вследствие ее долгих отлучек, что доказывало ее присутствие в этой комнате в ту ужасную ночь.
