- Лайнер мне тоже не подходит.
- Понимаю.
Из большой сумки, сделанной из той же голубоватой ткани, что и палатка, - Гирин лишь теперь обратил на сумку внимание, - Дийна достала пару рогулек с держателями, два вертела и большую салфетку. Рогульки девушка молча передала Александру, он та-к же молча начал пристраивать их у костра - дело для него, не раз выезжавшего на охоту и рыбалку, было привычное. На салфетку Дийна положила столовые приборы, два блюда. На одно блюдо были осторожно выложены крупные, с апельсин величиной, зеленые плоды, такие нежные и сочные, что они подминались под собственной тяжестью, на другое розовые овальные корнеплоды и зеленые луковички. На каждый вертел Дийна насадила уже очищенную птичью тушку с рябчика величиной, а потом стала нанизывать вперемежку корнеплоды и луковицы. Гирин взялся было за второй вертел, но девушка его остановила:
- Я сама, Саша.
Гирин не стал спорить, только заметил, оглядывая салфетку:
- Скатерть-самобранка! А сервировка у вас совсем земная.
- Это для вас. И потом, у физически сходных разумных существ сходны и предметы домашнего обихода. Подумайте, что можно придумать вместо ножа, ложки или топора? Стул, стол, диван, шкаф тоже практически универсальные предметы. Разворошите костер, Саша. Эти дрова быстро выгорают, но потом долго тлеют.
- Удобно.
Занимаясь костром, Александр размышлял о своем будущем. Возвращаться на верную, смерть глупо, вернуться благополучно ценою чужих жизней омерзительно, Александр органически не был способен на такой поступок. В эти минуты ему почему-то нет-нет да приходили на ум слова князя Болконского, сказанные им уходящему на войну любимому сыну: "Тебя убьют, мне, старику, больно будет. А коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет... стыдно!" Отца у Александра не было, наверное, поэтому вместо князя Болконского ему представлялся полковник Миусов. Оставаться здесь, в этом чужом мире? Александру и думать об этом не хотелось! И так плохо, и эдак нехорошо. Куда ни кинь, всюду клин. Но что самое интересное - Александр не падал духом и смотрел на свое будущее довольно оптимистично. Сначала он и не отдавал себе ясного отчета, почему это так. Но, поглядывая на строгий профиль ушедшей в себя девушки, раздумье не мешало ее рукам проворно заниматься своим делом, - Гирин вдруг понял, в чем дело - он попросту не переставал надеяться на ее помощь. Наверное, тут сыграли свою роль и рассказы Дийны о своей цивилизации, и запечатленная в памяти картина повергаемого на песок динотерия, и самый облик девушки: погрузившись в раздумье, она утеряла и часть своего сходства с Ниной, и свою детскость, стала старше, строже и как бы обязательнее, а золотые и рубиновые отблески костра в серебряных глазах делали ее облик и вовсе сказочным. А в сказке все возможно! Александр надеялся...
Дийна передала Гирину сначала один снаряженный вертел, затем другой. Александр пристроил их на рогульках, без расспросов догадавшись, как использовать имевшиеся для этого приспособления.
- У меня мало опыта, - словно укоряя себя, проговорила девушка и пояснила: - Я говорю о вашей телепортировке на Землю. В этом деле много хитростей, многое зависит от практики и интуиции. Придется мне ненадолго покинуть вас, слетать на станцию.
- Что за станция?
- Аварийной связи и телепортировки. Пользоваться станцией можно лишь в особых случаях, но случай с вами и есть особый. - Глядя на костер, Дийна задумалась. - Выйду на связь и попрошу помощи.
- А мне можно с вами?
Девушка отрицательно покачала головой.
- Почему? Мы же с вами братья по разуму!
- Нет никаких братьев по разуму, Саша. Нет и быть не может. - Голос девушки звучал суховато, почти равнодушно; несмотря на свое сходство с Ниной, она казалась сейчас Александру далекой и чужой. - Разум так же безличен, как вот этот перстень или костер, как топор или нож, с его помощью с равным успехом можно творить и добро и зло. А что такое добро и зло, решает не сам разум, а мораль. В космосе, Саша, есть братья по морали, а не по разуму.
После паузы, в ходе которой Александр разглядывал строгое, даже суровое лицо девушки, он негромко спросил:
- А мы - вы и я, кто мы друг другу?
Дийна подняла на него глаза.
- Мы с вами братья. - Она засмеялась, и сразу же из нее выглянула озорная девчушка, еще не получившая аттестата зрелости. - Я хочу сказать, что вы можете меня считать своей сестрой, старшей сестрой по морали. Не будь этого, разве бы я принимала в вас такое участие?
- Бросили бы на произвол судьбы?
- Зачем так прямолинейно? Можно ведь спасти и муху, увязшую в сахарном сиропе. Но одно дело спасти, и совсем другое сопереживать и заботиться, и, помолчав, Дийна рассудительно добавила: - И все-таки некоторые наши тайны знать вам преждевременно и даже опасно.
- А мы-то верим в бескорыстную помощь высоких цивилизаций! И на всю галактику кричим о своем существовании.
Девушка кивнула, подтверждая, что это очень неразумный поступок.
- Вы похожи на маленьких детей, заблудившихся в лесу. Дети верят, что на их крики обязательно придет добрая бабушка. - Дийна засмеялась, ее серебряные глаза загадочно поблескивали отраженными огоньками костра. - А ведь может прибежать и серый волк.
- Может?
- Может, - успокоила Дийна. Ирония придавала странную весомость ее словам. - Бабушки обычно заняты добрыми делами, им недосуг прислушиваться, а волки голодны и рыщут в поисках добычи.
- Пугаете?
- Нет, просвещаю. Грубовато, но в общем правильно нарисовав физическую картину большого космоса, морально люди остались в плену у религии, - в голосе девушки послышались насмешливые нотки. - Космос представляется вам раем, в котором живут ангелоподобные сапиенсы, которые-бескорыстно служат науке и прямо-таки разрываются от желания устроить счастье рода человеческого. А космос далеко не рай.
- Ад? - саркастически уточнил Александр.
- Не ад, но и не рай. Сложное и противоречивое сообщество разных и непохожих цивилизаций. Разумные сильно отличаются друг от друга внешним обликом, физиологией и моралью. То, что хорошо для одних, плохо для других, добро для одной цивилизации иногда оборачивается злом для ее соседей. В общем-то, сапиенсы живут мирно, но это сложный, трудный мир.
Дийна попробовала дичь ножом, удовлетворенно кивнула, сняла с огня вертела и воткнула острыми концами в землю.
- Готовы, пусть остывают. - Она подняла глаза на Гирина, в них мерцала холодноватая, может быть, даже насмешливая улыбка. - А когда остынут, мы их с аппетитом съедим. И нам не будет стыдно - мы ведь исповедуем одну и ту же мораль! А для некоторых разумных поедание животных - кощунство, мерзость, поступок куда более ужасный, чем каннибализм в глазах человека.
