— Вижу, вы любите «брать быка за рога», — сказал он с прекрасно разыгранной наивностью. — Ну, думаю, на этот вопрос можно ответить двумя словами. Кто такой профессор Лемхович? Очень просто — самозванец и узурпатор.
— Вы шутите, — стушевался ведущий. На мгновение он выпустил ситуацию из-под контроля и любой ценой должен был выиграть несколько секунд, чтобы восстановить этот контроль.
— Нет, отчего же… — Лемхович был сама святая невинность. — Конечно, Нобелевская премия, которую мне вручили пятнадцать лет назад, действует… мммм… гипнотически на широкие массы. Но множество известных ученых, которых я глубоко уважаю, придерживаются мнения, что я не кто иной, как узурпатор открытия, которое, если можно так выразиться, «витало в воздухе». И признаюсь, что их очень смущает, когда при личных встречах я сообщаю, что полностью с ними согласен.
Ведущий медленно приходил в себя.
— Вы хотите сказать, что на вашем месте любой другой открыл бы то же самое?
— Не только на моем месте. Вообще-то надо подчеркнуть, что в нашем двадцать первом веке новые открытия — действительно исключительная редкость. В этом смысле видеоника — не открытие. Если произвести серьезную оценку собственных заслуг, я бы сказал, что просто собрал вместе нужные элементы. Как делает, например, повар. Но не когда готовит какой-нибудь кулинарный шедевр, а когда варит самый элементарный бульон. Сам же шедевр, повторяю, обязан не мне, а историческому развитию электронных средств информации.
— И… часто вы высказываете подобные мысли? — осторожно прощупывал почву ведущий.
— Всякий раз, когда имею такую возможность. — Лемхович распалялся, как всегда, когда шла речь о его незаслуженной популярности. Знал, что это не имело смысла, и все же пытался объяснить, как обстоят дела. — Может быть, поэтому на Западе меня перестали приглашать на шумные симпозиумы. Я имею в виду не серьезные научные встречи, а те, которые проводятся больше в целях рекламы и пропагандистской шумихи, чем настоящей работы. Для таких симпозиумов, естественно, нужна гигантская фигура, какой-нибудь научный супермен или, по меньшей мере, что-то типа уэллсовского доктора Моро…
Писатель проявлял явное нетерпение. На лбу у него выступили капельки пота. Непрактичный человек — являться в студию в свитере и кожаном пиджаке. Наверное, ему хотелось их снять, но ведь нельзя же.
— Извините, я задам вопрос, на который вы можете не отвечать, — сказал он. — Почему с такими взглядами вы не отказались от Нобелевской премии?
Лемхович медленно кивнул. Когда-то он боялся этого вопроса. Журналисты всегда его задавали, и вначале он пытался уклониться от ответа. Позже он понял, что молчание бесполезно. Слава висела над ним подобно увеличительному стеклу, от которого никуда не деться. Откровенность, полная откровенность — это было единственным решением.
— Видите ли, все очень просто, — задумчиво начал он. — Я мог бы оправдаться, ссылаясь на скандальные последствия подобного отказа, на натиск со стороны научной общественности или на то, что находился под гипнозом огромного успеха. Но правда состоит в том, что я просто не мог победить собственное тщеславие. Такое бывает лишь один раз в жизни, и… кто безгрешен, пусть бросит в меня камень…
Он вновь вспомнил тот счастливый вечер пятнадцать лет назад, когда он бежал домой с бутылкой шампанского, возбужденный, опьяненный, ликующий. Наконец-то! Наконец! Марта поцеловала его на пороге, Филипп восторженно кричал из холла. Потом все бросились поднимать первый тост за Игнасио, с которого все и началось. Телефон обрывался — родные, коллеги и знакомые наперебой поздравляли виновника торжества. Как быстро узнали, удивлялся он и сиял в лучах славы — видный ученый, лауреат Нобелевской премии, гордость родной науки. Он и не подозревал тогда, что все закончится вот так — раздражением и усталостью, сожалением, что не подумал как следует, прежде чем принимать незаслуженные почести.
А теперь не хотел ничего другого, кроме одного — быть дома с Мартой и печься о здоровье Игнасио.
Предавшись воспоминаниям, он перестал прислушиваться к громкому голосу переводчицы, долетающему из наушников. Увидев, что все смотрят на него в ожидании, он улыбнулся, как бы извиняясь.
— Простите, отвлекся. Что вы сказали?
— Мне кажется, что вы слишком строги к себе, профессор, — повторила чертежница. — Во всяком случае, так это выглядит для тех, кто, как и я, не слишком сведущ в вопросах видеоники. Знаю лишь одно — что новый вид искусства охватил весь мир, в каждом доме есть видеон…
— У нас дома целых четыре! — вставила домохозяйка, глядя прямо в объектив камеры.
— …и что для меня это действительно эпохальное открытие, — поморщившись, продолжала чертежница. — Поэтому прошу вас объяснить более подробно, что вы имеете в виду, когда утверждаете, что идея видеона «витала в воздухе»?
Приступили к «научной части» беседы. В такие моменты Лемхович действительно начинал волноваться. Ему казалось, что он говорит слишком сухо, с излишними техническими подробностями. Но иного способа объяснить сущность видеоники не было. Он утешал себя тем, что хотя бы части зрителей будет полезно услышать, как создавался новый вид искусства.
— Хорошо, давайте начнем с самого начала. Что такое видеон? В общих чертах его можно было бы назвать бесконечно длинным фильмом. Если вспомнить историю кино, мы увидим, что продолжительность фильмов непрерывно растет — с нескольких минут до часа, полутора часов, потом двух-трех-пятисерийные… К середине прошлого века появляются телесериалы по 20, 30, даже по 100 серий. Это уже довольно близко к видеону, ведь так?
— Но не совсем! — с вызовом возразил школьник.
— Правильно, не совсем. И все же в то время довольно успешно создаются многосерийные телевизионные фильмы по крупнейшим произведениям классической литературы. Кинематограф, в силу ряда обстоятельств, не смог бы этого сделать.
— Приятно слышать добрые слова в адрес телевидения, — попытался завладеть беседой ведущий.
— И еще, — прервал его Лемхович. — Видеоника не могла бы появиться без телевидения. Да и что такое видеон, если не слегка видоизмененный телевизор?
Он оглядел присутствующих. Слава богу, все слушали с интересом. Не было необходимости наспех сворачивать тему и искать более примитивные примеры. Он не любил строить из себя шута перед публикой. В конце концов, его пригласили рассказать о видеонике, и поэтому подробности здесь вполне уместны.
Научный сотрудник придвинулся вперед, как бы давая понять, что ему удобнее общаться напрямую, не прибегая к переводу.
