Он вздохнул.
- Власть денег. Я был достаточно богат, а богатые люди имеют доступ ко множеству секретов - они состарили меня быстро, привели мой мозг в хаос из-за бесполезных проблем. Я купил эту тайну у капитана "Карадок". Кое-кто сделал то же самое. Без сомнения, твои наниматели тоже могли купить этот секрет, если бы пожелали. На это могло уйти время. Но они могли и не приобрести его вовремя. "Гимния" полетит быстрее любого корабля, который когда-либо летал в Течении. Ты не угонишься за мной. Мы могли бы хорошо дойти вместе.
- Им это не понравится, - сказал я.
- Но ты можешь настоять, - улыбнулся он. - И ты сделаешь это, друг мой, не так ли? Тебе не нравятся условия твоего контракта. Эта фатальная гордыня, друг мой, она делает тебя предсказуемым.
Я вынужденно улыбнулся в ответ. Он был чертовски прав... Я представлял, какую оппозицию окажут мне Шарло и дель Арко. Алахак был моим другом. Если ему настолько нужно было добраться до "Потерянной Звезды", что он готов был убить себя ради этого, то на это должна была быть объективная причина. У меня же такой причины не было. Даже если это представляет опасность для меня, Алахак раньше достигнет "Потерянной Звезды", чем это мог сделать я.
- Мы сделает так, как ты хочешь, - сказал я. - Но мне непонятно, почему.
- Я стар, - снова сказал он. - А это не так просто, как у тех, кто постоянно стареет с одним мозгом. Все дело в фиксации. Она становится навязчивой. Намерения начинают расходиться с суждениями. Стены мозга крепко опечатываются, и двери в них больше не открываются. Я часто завидую вам, людям, которые могут жить всю свою жизнь одним постоянным потоком, с вашим отличием и одновременностью происходящего. Это ценное качество способность забывать, что-то ради сохранения умственного единства. Но вы великие торговцы в Галактике. Ваши сделки хорошо заканчиваются. Смешно или нет, но люди объединены внутренне, но разъединены внешне, в то время как хормонцы - наоборот.
- Ты не так стар, чтобы готовиться к смерти, - сказал я. - Не говори, как покойник. Ты все еще можешь забраться во все отсеки своей памяти. Ты еще не начал терять себя.
- Ты не знаешь, что это такое, - сказал он. - Я могу передвигаться от ячейки к ячейке. Медленно и с усилием. Но все они так набиты, так переполнены. Клаустрофобия. Пространства для движения нет, нечего тратить. Мой потенциал полностью использован. Я собрал слишком много секретов, слишком много воспоминаний, слишком много грез. Никогда не думал, что буду сожалеть, что так много спал, но я жалею. Грезы - слишком большое расточительство для мозга, мой друг. Я хормонец, а когда хормонцы переполняются, они достигают своего конца. Я хотел бы забыть кое-что и высвободить немного пространства, но не могу. Позавчера меня осенило. Новые вопросы не нужны, я даже сомневаюсь о часах, проведенных сегодня. Вскоре даже минуты станут болезненными для меня, информацию придется засовывать в разные глухие углы. Последний жест, вот и все, что я могу запомнить. Один последний план, одна последняя цель, одно последнее путешествие. Мне хотелось бы снова совершить невозможное. Особенно сделать невозможным этот конец.
- Но почему "Потерянная Звезда"? - хотелось мне знать. - Почему именно теперь? Ты мог отправиться туда в течение последних сорока лет многократно. Не потому ли, что она - новый центр внимания?
- Нет. Смерть хормонца не зависит от моды. Мне не хочется умирать одному. Я буду рад, что ты находишься поблизости. Но остальное к делу не относится. За предыдущие сорок лет причины отправляться за "Потерянной Звездой" не было, а теперь она есть.
- Ты знаешь, что у нее за груз? - удивленно спросил я.
- Неточно. У меня есть подозрения. Но об этом я не могу тебе сказать. Пока. До тех пор, пока я не буду знать, что потерпел неудачу и груз достанется вам. Я могу ошибаться. Но на ней может вообще не быть груза.
- Ты думаешь, что груз был с Хормона, - настаивал я.
- Нет, - ответил он. - "Потерянная Звезда" никогда не заходила на Хор. Если там есть груз, то он оттуда, что в настоящее время не существует. - Он улыбнулся. - С Мэйстрида.
Он встал. И я встал с ним, пожав руку вновь. Она была легкой и до смешного нереальной.
- Увидимся, - пообещал он.
- Надеюсь.
- Кувио передаст устройство для нашего совместного полета. Мы стартуем рано утром.
Он ушел, а я остался. Ив вглядывалась в меня.
- В чем дело? - спросил я. - Удивляешься, почему я продал твоего босса маленьким зеленым человечкам? Предательство по отношению к Титусу Шарло или что-то еще?
Она игнорировала мои скверные манеры.
- Что такое Мэйстрид? - спросила она.
- Не знаю, - сказал я. - Англизированная форма хормонского слова. Может быть, название мира. Нужно спросить у англоговорящего хормонца, я думаю.
- Ты не спросил у Алахака.
- Он не хотел, чтобы я спрашивал.
- А что он говорил раньше об изменениях своего мозга? Я не поняла.
- У хормонцев секционный мозг, - объяснил я. - Память у них идеальная - они никогда и ничего не забывают. Они сортируют и классифицируют свои воспоминания, и держат их отдельно в банках памяти - которые Алахак назвал ячейками. Их сознание за раз может изучать одну секцию. Их мозг существует во всех ячейках, но когда ячейки переполняются, их мозг становится все меньше и меньше. Постепенно он раскалывается, прекращает существование. Это - смерть. Из принципа - это их обычай - хормонцы выбирают смерть до того, как достигнут того уровня, или когда условия становятся подходящими. Как дело чести им нравится во время смерти совершить что-то полезное. Каждый хормонец хочет оставить о себе память, как о погибшем герое.
- Поэтому Алахак считает, что "Потерянная Звезда" - разновидность ритуального исхода?
Я вздрогнул.
- Что-то вроде этого. Я полагал, что он выберет менее гласный способ ухода. Но последние два года оставили на нем большую отметину. Он не совсем тот, каким я знал его раньше.
- Ты не выглядишь печальным, - сказала она, поколебавшись. - Если этот человек твой друг, и он сказал, что собирается через несколько дней умереть...
- Меня это не печалит, - просто сказал я. - И его тоже.
- Но он - чужак. - Она сказала, не подумав.
- Поэтому он подчеркнуто вежлив. Он имеет право спокойно принять свою смерть. А я нет, не так ли? По-твоему я должен устроить представление. Я должен кричать, как делают обыватели и как они учат своих детей. Это был более хормонский пример лицемерия, чем людской. Я не буду убиваться по Алахаку.
- Ты даже не попрощался с ним, - обвиняла она.
- В этом нет необходимости, - сказал я. - Пока. Он знает, что я буду рядом, когда он умрет. Тогда мы и попрощаемся.
Она покачала головой, отказываясь понимать.
