Рэндер пообещал себе отдохнуть от излишней сентиментальности.
Позже, много позже, когда они мчались по небу в крейсере, похожем на коршуна, Рэндер смотрел вниз на потемневшую землю, думая о ее полных звезд городах, смотрел вокруг себя, на людей, мелькавших на экранах, на автоматы с кофе, чаем и спиртными напитками, которые посылали свои флюиды, чтобы исследовать внутренность людей и заставить их нажимать кнопки, а затем смотрел на Джилл, которую старинные здания заставляли бродить в их стенах, и знал она чувствует, что он смотрит на нее, и чувствует, что его сиденье требует превращения в ложе — чтобы он уснул.
Ее кабинет был полон цветов, ей нравились экзотические ароматы.
Иногда она зажигала курения. Ей нравилось мочить ноги в теплых лужах, гулять в снегопад, слушать слишком много музыки, может быть, излишне громкой, выпивать каждый вечер пять или шесть различных лекарств (обычно приятно пахнущих анисом, иногда — полынью). Руки у нее были мягкие, слегка веснушчатые, с длинными сужающимися к концам пальцами. Колец она не носила.
Ее пальцы снова и снова ощупывали выпуклости цветка рядом с ее креслом, пока она говорила в записывающий аппарат.
— …основные жалобы пациента при поступлении — нервозность, бессонница, боли в животе и периоды депрессии. В карточке пациента отмечены его прежние кратковременные поступления. Он был в этом госпитале в 1995 году с маниакально-депрессивным психозом слабо выраженного типа и снова вернулся сюда второго марта 1996 года. 9 февраля 1997 года он поступил в другой госпиталь. Физическое обследование показало кровяное давление 170 на 100. На день обследования — 12.11.98 — он был нормально развит и хорошо упитан. В это время пациент жаловался на постоянную боль в пояснице, и были отмечены некоторые умеренные симптомы от алкогольной абстиненции. Дальнейшее физическое обследование не выявило патологии, за исключением того, что его сухожилия реагируют преувеличенно, но одинаково.
Эти симптомы — результат отхода от алкогольной абстиненции. При поступлении он не показал себя психотиком, у него не было ни заблуждений, ни галлюцинаций. Он хорошо ориентировался в пространстве, времени и своей личности. Вскоре психологическое состояние было определено: он был в какой-то мере претенциозным, экспансивным и, в достаточной степени, враждебным. Его считали потенциальным нарушителем порядка. Поскольку он был по специальности поваром, его назначили работать на кухне. Тогда его общее состояние показало явное улучшение. Больше сотрудничества, меньше напряженности. Диагноз: маниакально-депрессивная реакция (усиленная неизвестным стрессом). Степень психического ухудшения — средняя. Признан правомочным. Продолжить лечение в условиях госпитализации.
Она выключила аппарат и засмеялась. Этот звук испугал ее: смех феномен общественный, а она была одна. Она вновь включила запись и грызла уголок носового платка, пока мягкие скользящие слова возвращались к ней.
После первого же десятка она перестала их слушать.
Когда аппарат замолчал, она выключила его. Она была очень одинока.
Она была так чертовски одинока, что лужица света, возникшая, когда она стукнула себя по лбу и повернулась лицом к окну, вдруг стала самой важной вещью на свете. Она хотела, чтобы это был океан света, или чтобы она сама стала совсем крошечной — все равно, лишь бы этот свет втянул ее в себя.
Вчера минуло три недели…
Слишком долго, думала она, я должна ждать. Нет! Невозможно! А что, если он умрет, как этот Вискоумб? Нет! Не может быть! С ним ничего не может случиться. Никогда. Он всесилен и защищен от всего. Но… но придется ждать следующего месяца. Еще три недели… Без зрения!.. Вот что это значит — ослепнуть… Но разве воспоминания потускнели? Разве они ослабли? Как выглядит дерево? Или облако?.. Я не помню! Что такое зеленое?
Что такое красное? Боже! Это уже истерия! Я слежу за ней, но не могу ее прекратить! Надо принять лекарство. Лекарство!
Плечи ее тряслись. Лекарство принимать она не стала, но сильно прикусила платок, пока острые зубы не прорвали ткань.
— Берегись, — сказала она личному блаженству, — тех, кто жаждет справедливости, потому что мы желаем удовлетворения. И берегись кротких, ибо мы будем пытаться унаследовать Землю. И берегись…
Коротко прожужжал телефон. Она убрала платок, сделала спокойное лицо и повернулась к аппарату.
— Алло.
— Элина, я вернулся. Как вы?
— Хорошо, даже вполне хорошо. Как прошел ваш отпуск?
— О, не жалуюсь. Я давно собирался и, думаю, что заслужил отдых.
Слушайте, я привез вам кое-что показать — например, Винчестерский кафедральный собор. Хотите прийти на этой неделе? Я свободен в любое время.
"Сегодня!.. Нет. Я отчаянно хочу этого. Это может стать препятствием, если он увидит…"
— Как насчет завтрашнего дня? — спросила она. — Или послезавтрашнего?
— Завтра будет прекрасно, — ответил он. — Встретимся в "К. и Л." около семи?
— Да. Это будет очень приятно. Тот же столик?
— Почему нет? Я закажу его.
— Идет. Значит, завтра увидимся.
— До свидания.
Связь выключилась. В ту же минуту в ее голове внезапно закружились цвета, и она увидела деревья — дубы, сосны и секвойи — большие, зеленые с коричневым и серым; она увидела комья облаков, протирающих пастельное небо, и пылающее солнце, и озеро глубокой, почти фиолетовой синевы. Она сложила свой изорванный носовой платок и выбросила.
Она нажала кнопку рядом со столом, и кабинет наполнился музыкой.
Скрябин. Затем нажала другую кнопку и снова проиграла надиктованную ею пластинку, но почти не слышала ни того, ни другого…
***
…Пьер подозрительно понюхал еду. Санитар снял ее с подноса и вышел, заперев за собой дверь. Салат ждал на полу. Пьер осторожно подошел к нему, захватил горсть и проглотил.
Он боялся.
"Только бы сталь перестала грохотать, сталь о сталь, где-то в этой темной ночи… Только бы…"
***
…Зигмунд встал, зевнул и потянулся. На секунду его задние лапы ослабли, затем он стал внимательным и встряхнулся. Она, наверное, скоро пойдет домой. Он поглядывал вверх, на часы, висящие на уровне человеческого роста, чтобы проверить свои ощущения, а затем подошел к телевизору. Встав на задние лапы, он одной передней оперся о стол, а другой включил телевизор.
Время сводки погоды; может быть, дороги обледенели…
***
— …Я проезжал через всемирные кладбища, — писал Рэндер, — обширные каменные леса, которые каждый год увеличиваются.
Почему человек так ревниво охраняет своих мертвых? Не потому ли, что это монументально демократический путь увековечивания, высшее утверждение вредящей силы, то есть жизни, и желание, чтобы она продолжалась вечно?
