— Ну, если не у тебя, так, может, у родни твоей. Помню только, что в этом доме.
— Я здесь и года не живу. Ты мне голову не морочь. Если что надо, скажи. А нет, так иди себе ровненько, куда шел.
— Дал бы ты нам поесть, братец. Да и выпить не помешает.
— С какой стати! Где я жратвы и выпивки на всех бродяг напасусь?
— Мы отработаем. Будь уверен. Хочешь, свадьбу сыграем. Я петь буду. Заслушаешься.
— Свадьба это хорошо, — хозяин задумался. — Песни я люблю… Может, и в самом деле свадьбу сыграть? Эй! — Он обернулся к бабе: — Возьму-ка я Раззяву в жены. У нее муженек вчера загнулся. Все веселее будет. Да и тебе помощь.
— Я тебе возьму! — отозвалась баба. — Только посмей мне! У нее детей пять ртов. Чем их кормить будешь, лежебока!
— Нда-а, — мужичок растерянно поскреб живот. Топор он уже давно опустил.
— Тогда давай поминки справим, — нашелся Головастик. — Мне все равно, где петь.
— Поминки, это тоже хорошо… Поминки у нас вчера и позавчера были. А сегодня, кажется, еще никто не помер. Может, эту тварь прибить. — Он вновь оглянулся на бабу.
— Я тебя самого сейчас прибью! Сухотье скоро, а у тебя закрома пустые. О себе не радеешь, так хоть о детях подумай.
— Ходить научились, пусть теперь сами кормятся. Не собираюсь я о всяких подкидышах заботиться.
— О твоих же кто-то заботится!
— Может, заботится, а может, и нет. Откуда я знаю… Да и замолкнуть тебе давно пора. Надоела! Заходите, братцы, не слушайте эту дуру.
Мы не заставили упрашивать себя дважды и гурьбой ввалились в жилище. Воняло там не меньше, чем в подземной тюрьме болотников. При каждом шаге что-то похрустывало под ногами, словно подсолнечные семечки лопались. Хозяин засветил огарок факела, и нашим взорам предстали тараканьи армии, поспешно расползающиеся в разные стороны. Там, где пола коснулись наши подошвы, остались мокрые, расплющенные, еще шевелящиеся рыжие лепешки.
Всю обстановку хижины составляли несколько драных рогож, пара выдолбленных изнутри чурбаков, наполненных непонятно чем: не то помоями, не то похлебкой, и уже упоминавшийся мной топор. Однако вскоре неведомо откуда появились и лепешки, и сушеные фрукты, и бадья браги.
— Значит так, братцы, — решительно сказал хозяин. — Справляем поминки. По мне. Чем с такой змеей под одной крышей жить, лучше в Прорву броситься.
Двумя руками приподняв бадью и сделав парочку хороших глотков, он, как эстафету, передал ее Головастику. Тот пил брагу, как гусар шампанское — не спеша, манерно, с каким-то особым шиком. Ягану не повезло: при первом же глотке он подавился чем-то, скорее всего трупом усопшего таракана. Пока он перхал и откашливался, бадьей завладел Шатун. Ему-то, судя по всему, было совершенно безразлично, что пить: брагу, нектар или отраву. Ко мне бадья попала уже порядочно облегченной. Бултыхавшуюся в ней тошнотворно пахнущую, мутную и непроцеженную жижу употреблять было совершенно невозможно, но и отказаться я не мог — для всех присутствующих это было бы смертельным оскорблением.
Эх, была не была, подумал я. Чего не сделаешь ради компании! Брага вышибала слезу и обжигала горло. В желудке она была так же неуместна, как раствор каустической соды. Бр-р-р!
Кстати говоря, никакая это не брага, а просто-напросто настой ядовитого гриба, похожего на наш мухомор.
— Ну что, братцы? — поинтересовался хозяин. — Что не закусываете? Или не пробрало?
— Слабовато, — ответил за всех Головастик. — Надо бы повторить. Тогда и закусим.
— А петь когда будешь?
— Успею. Ты когда в Прорву собираешься?
— Как выпьем все. Под утро, наверное.
— Тогда времени хватит. Пей, не задерживай.
Брага забулькала, обильным потоком вливаясь в глотку хозяина. Головастик, выцедив свою порцию, принялся закусывать прямо с обеих рук. Яган, сославшись на предыдущую осечку, прикладывался дважды подряд: выпил, передохнул, добавил — а уже только потом навалился на еду, добрую кучу которой подгреб под себя заранее. Челюсти его, обретя привычное поле деятельности, работали не хуже, чем у древесного крота. Шатун опять выпил безо всякого удовольствия. Какая-то мысль явно беспокоила его. Подошла баба, тоже глотнула — не пропадать же добру — и сунула бадью мне.
Вторая порция пошла намного лучше. Не такая это уж и гадость, если привыкнуть, подумал я, запихивая в рот кусок лепешки. Ум просветляет. Усталость снимает. От нее, наверное, и боль проходит. Нечто подобное, кажется, употребляли древние арии. У них такой напиток именовался сомой. А взять опять же фиджийскую янгону (она же — кава), приготовляемую из корней дикого перца. Вещь, стало быть, полезная. Как там сказано у классика… «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно…» Не сблевать бы только!
Шатун потрогал свой нож, все еще спрятанный под моей одеждой, и сделал предупредительный знак: не расслабляйся, дескать. Милый ты мой, кого нам здесь бояться? Кругом все свои. Ночь. Тихая ночь, святая ночь…
— Я только две вещи в жизни уважаю, — говорил мужичок. — Брагу пить да спать. Но только чтобы всего вдоволь. Недоспать или недопить — нет ничего хуже. И чтобы ночью обязательно сны, а за выпивкой песни.
— Хорошо тебе, значит, живется, — констатировал Яган, подбирая с рогожи самые аппетитные куски.
— Не жалуюсь, — согласился мужичок. — Все у меня есть, что человеку положено. Дом есть, баба есть, ребятни хватает. Эти разбегутся — других подкинут. Мор мне не страшен, еще мальчонкой переболел. В войско не берут, отвоевался. А возьмут, тоже ладно. Не подкачаю, хоть и рука сухая.
— Все есть, только ума нет, — проворчала в темноте баба.
— Ничего, ничего, — мстительно пообещал мужичок. — Посмотрим, что ты завтра скажешь, когда вдовой окажешься.
— Испугал, шелудивый…
— Не могу эту язву спокойно слушать. — Он взболтнул брагу в бадье. — Ты спой лучше, порадуй душу.
— Споем, — пообещал Головастик. — Вот только в горле что-то пересохло. Промочить надо…
Промочить так промочить. Своевременное предложение. Только вот браги что-то маловато, на самом донышке плескается. Ну и выпивохи у меня в друзьях. Ну, ладно, за ваше здоровье!
На этот раз бадья повела себя весьма странно. Как живая, она ходуном ходила в моих руках, уворачивалась от губ, а потом пребольно стукнула по зубам. Брага выплеснулась мне на грудь.
— Не хочешь пить, другим отдай, — недовольно проворчал Яган.
— Где пьют, там и льют! — жизнерадостно заорал мужичок, хватаясь за топор.
Сейчас порубает нас, подумал я. Интересно только, с кого он начнет? Пили мы по кругу, значит, и головы по кругу полетят. Прекрасно, я последний. Успею еще закусить… Да нет, это он пол в своей хижине рубит, да еще просит, чтобы посветили. С ума сошел, что ли?
