Лицо Шольца скривилось, будто его хлестнули по щеке.
— Вы правы, Айна! Я, потомственный аристократ Отто фон Шольц, помогаю лавочникам, неудавшимся художникам и прочему быдлу, вылезшему из крысиных нор! Я помогаю им в грязной, как вы изволили выразиться, игре!
Шольц был искренен. Шева почти физически ощущала волну гнева, исходившую от него.
— Но почему?
— Вам нравится копаться в чужих душах? — с кривой ухмылкой поинтересовался Шольц.
— Нет, просто я хочу разобраться.
Полковник вздохнул и аккуратно смял потухшую сигарету о стенку баночки, исполнявшей роль пепельницы.
— Вам не понять.
— Почему же? Я постараюсь.
— Для этого нужно быть немцем! Негодяи, имя которым весь мир, поставили на колени Германию, мою Германию! Национал-социалисты обещают поднять ее с колен и водрузить германского орла в Париже, Лондоне и Москве. Я ненавижу нацистов, всех этих раубенов, шагающую колоннами чернь, но хочу видеть торжество германского орла. И потому я рядом с ними.
— Но ведь вы должны понимать, к чему это приведет.
Полковник кивнул:
— Кровь. Реки крови.
— И вас это не пугает?
— Нет. Я солдат. Кровь лилась, льется и будет литься. Так устроен мир. Как только кровопускание прекратится, мир загниет и подохнет, задохнувшись в собственных миазмах. Нужно вечное обновление крови. Лишь оно спасет больного.
— Но ведь можно перестараться и выпустить так много крови, что больному уже не оправиться.
— Не страшно. Главное, чтобы это была не германская кровь.
— Она будет германской! — вдруг сказала Шева и испугалась собственных слов. Сама не желая того, она проговорилась. Однако полковник не обратил внимания на ее замешательство или истолковал его по-своему.
— Да, так и случится, если мы вступим в открытый бой. Враг слишком силен. Германии, несмотря на доблесть и мужество ее сынов, не совладать в одиночку со всеми противниками сразу. Извечная судьба исполина, окруженного сонмом ничтожеств! Но если я раздобуду копье…
— А если его сила не более чем выдумка? — высказала свое «если» и Шева.
Полковник Шольц энергично помотал головой.
— Нет, это правда. Я изучал документы. Много документов. Я провел сотни часов в архивах Мадрида, Парижа, Рима, Берлина и даже советского Самарканда. Копье есть, и оно не раз проявляло свою чудодейственную силу, поражая несчетные полчища врагов. Оно поможет Германии вырвать победу!
— Как вы себе это представляете?
— Это не мое дело, — уклонился от ответа Шольц. — В рейхе хватает специалистов по оккультным наукам. Они сумеют найти способ, как извлечь силу.
— А за силой придет власть.
— Конечно. И реванш. Великий реванш за унижение. А потом мы будем править миром. Править мудро и расчетливо, сочетая разум с железной волей.
— Железная воля — еще куда ни шло, но не разум.
— Нет, Айна, вы не правы! — Шольц разгорячился. Руки его нервно подергивались, глаза сверкали, слова вылетали изо рта сухо и отрывисто. — Власть должна принадлежать сильным. Сильным по духу. А есть ли народ более сильный духом, чем германский? Нет! Нам суждено править миром. Нам, и больше никому! Мы пройдем железной поступью от Атлантики до Урала и Индии и создадим империю, какой не знал мир! Империи Александра и Цезаря покажутся жалким удельным княжеством в сравнении с Третьим рейхом. Мы искореним варварство и гнилой либерализм. Настанет эпоха сверхчеловека. Каким представлял его великий Ницше. Вы читали Ницше?
— Не помню, — откликнулась Шева.
— Как можно не помнить Ницше! — возмутился полковник. — Как можно не помнить его слова! Сверхчеловек есть разум земли, он есть море, в нем должна погибнуть ваша великая грязь! Вот что сказал он о нас, людях будущего! И еще: я предвестник молнии, эта молния называется сверхчеловек. Мы покорим землю, океаны, поведем человечество к звездам. Мы создадим аппараты, способные проникать в чрево вулканов и преодолевать границы будущего. Вы хотели бы очутиться в будущем?!
— Сейчас — да, — честно призналась Шева, в который раз вспоминая о милом сердцу храпе Броера.
— Не смейтесь! — воскликнул полковник, решив, что мисс Лурн иронизирует. — Обладающий силой может все. А копье даст эту силу!
— Допустим, — не стала возражать Шева. — Положим, я сдержу свое обещание и проведу вас в монастырь. Как вы намереваетесь заполучить копье?
— Вы поговорите с монахами.
— Не думаю, что они согласятся расстаться с ценнейшим из своих сокровищ.
— Тогда вы предложите им деньги.
— А много?
— У меня при себе пять тысяч фунтов наличными и неограниченный кредит в Имперском банке.
— Хотите сказать, что не будете торговаться?
— Совершенно верно. Если они запросят миллион марок, они получат миллион. Десять? Я заплачу десять!
— А если сто, двести?
Шольц усмехнулся.
— Это несерьезно.
— А вдруг? А если они вообще откажутся вести разговор о продаже?
— В таком случае, как сами понимаете, у меня не останется выбора.
— Сила?
— Да, сила ради силы.
— Вы готовы пустить в ход оружие?
— Лишь в самом крайнем случае. Но если я возьмусь за него, меня не остановит уже ничто!
— И вы хорошо вооружены?
— Праздное любопытство? — поинтересовался Шольц, внимательно глядя на свернувшуюся калачиком Шеву.
— Считайте, да.
— Достаточно, чтобы разнести монастырь в клочья и не оставить даже камня на камне. И прошу учесть, мои люди, все, как один, отборные солдаты, каждый из них стоит в бою десятерых.
— Не сомневаюсь. Но надеюсь, обойдемся без крови. — Охотница зевнула. — А теперь давайте-ка спать.
Глаза полковника Шольца широко раскрылись от удивления.
— И после всего того, что я рассказал, вы будете помогать нам?!
— А почему бы и нет? Семьсот фунтов есть семьсот фунтов. И никто еще не доказал убедительно, что копье не простая палка с металлическим наконечником. Ведь так?
— Так, — ответил полковник, не до конца понимая, куда клонит Шева.
— В таком случае моя совесть перед человечеством чиста. — Шева соорудила самую очаровательную улыбку из своего арсенала. — А знаете, Шольц, что я подумала, когда вы захотели поговорить со мной?
— Что?
— Мне почему-то вдруг показалось, что вы объяснитесь мне в любви. Как жаль, что вы завели речь о своем дурацком копье!
Шева закрыла глаза и повернулась на бок. Полковник Шольц, совершенно ошеломленный, тупо взирал на девушку.
— Чудовище! — тихо прошептал немец. — Маленькое очаровательное чудовище! Господи, какое же ты чудовище!
Загасив свечу, полковник осторожно, стараясь не шуметь, вышел, оставив Шеву одну.
