Норман с удовольствием побрился. Бритва вела себя безупречно.
Кончив одеваться, он вдруг зажмурил глаза, словно человек, который прислушивается к едва различимому звуку.
Ничего. Никаких следов нездорового, противоестественного страха.
Насвистывая бодрый мотивчик, он вошел в кухню.
Завтрака там не было и в помине. Рядом с мойкой стояли немытые стаканы, несколько пустых бутылок и ведерко из-подо льда, полное талой воды.
— Тэнси! — позвал Норман. — Тэнси!
Он прошелся по комнатам, думая, что она, может быть, не смогла добраться до постели. Они вчера позволили себе лишнее. Заглянув в гараж, он убедился, что машина на месте. Наверно, она отправилась в магазин купить чего-ни-будь к завтраку. Успокаивая себя таким образом, он вбежал в дом, словно за ним гнались.
Очутившись в кабинете, он заметил то, что проглядел в первый раз, — опрокинутую чернильницу и листок бумаги рядом с ней, в подсыхающей черной лужице. Чернила не залили его только каким-то чудом.
Записку, видно, набрасывали второпях. Ручка дважды прорвала бумагу. Написанный, без сомнения, рукой Тэнси, текст обрывался на середине предложения:
На мгновение оно отвлеклось. Я не ожидала, что все произойдет так скоро. Два дня вместо двух недель. Не пытайся разыскивать меня! Исполни в точности то, что прочтешь. Возьми четыре белых четырехдюймовых…
Взгляд Нормана привлекла клякса, которая начиналась от лужицы чернил и тянулась до бледного отпечатка пальца. Воображение тут же нарисовало тягостную картину: Тэнси пишет свое послание, то и дело оглядываясь через плечо; ОНО подмечает, чем она занята, вырывает у нее ручку и бесцеремонно встряхивает. Вспомнив хватку огромных когтистых лап, Норман моргнул. А потом… потом она собирается, тихо, чтобы не разбудить его, хотя вряд ли он проснется, выходит из дома и идет по улице. Встречая знакомых, она весело здоровается с ними и улыбается, потому что за ней ковыляет ОНО, готовое ко всему.
Значит, она ушла.
Норман рванулся было к двери, но остановился.
Лужица чернил почти высохла. Следовательно, чернильницу опрокинули не час и не два назад.
Куда она ушла среди ночи?
Куда угодно. Куда ведет ее узкий коридор длиной уже не в две недели, а в два дня.
В его мозгу как будто вспыхнул яркий свет. Ах, если бы он не был пьян прошлым вечером!..
Один из древнейших колдовских приемов. Передача зла. Подобно шаману, который излечивает болезнь, переводя ее на камень, на врага или на себя самого, ибо он в силах справиться с ней, Тэнси избавила его от нависавшего над головой проклятия. Она разделила его еду, разделила с ним питье! Используя тысячу уловок, она подменила его собой. Ну разумеется! Он напряг память, припоминая, что она говорила: «Все, что у тебя, мое? Все, что у тебя, мое?»
Она подразумевала рок, который ему грозил.
А он ответил «да».
Минутку! О чем, черт побери, он думает? Норман поглядел на полки, заставленные плотными рядами книг. Что же получается? Он снова впадает в тот маразм, с которым боролся последние несколько дней, тогда как ему надлежит действовать! Нет, никакого сверхъестественного не существует, и нет никакого ОНО! Все это штучки расшалившихся нервов. Не она заразила его своим безумием, а он — ее. Должно быть, находясь в подпитии, он наболтал Тэнси всяких глупостей, а она всегда была впечатлительной. Тем более, она верит — или верила — в колдовство. Неудивительно, что она вообразила невесть что. Будто приняла на себя его беды — и сбежала неизвестно куда.
Ну и ну!
Он понял, что все еще держит в руках записку. Какие такие «белые четырехдюймовые», невольно подумалось ему.
В дверь позвонили. Норман достал из почтового ящика конверт и вскрыл его. Адрес был написан мягким карандашом, а потому слегка смазался.
Хорошо знакомый почерк был таким корявым, что Норман не сразу разобрал его. Как и предыдущая, эта записка обрывалась на середине фразы:
…бечевки, отрезок лесы, кусочек платины или иридия, осколок магнетита, иглу проигрывателя, на котором только что отзвучала Девятая соната Скрябина. Потом свяжи…
«Бечевки»! Ну конечно же!
Продолжение первой записки, вернее, ее диковинной формулы. Неужели Тэнси действительно убедила себя, что за ней следят и что у нее не осталось возможности дать о себе знать каким-либо иным способом? Ответ на этот вопрос был известен Норману заранее. Когда ты одержим, здравый смысл стушевывается, а воображение способно уверить рассудок в чем угодно.
Он посмотрел на штемпель. Судя по нему, письмо бросили в городке, расположенном в нескольких милях к востоку от Хемпнелла. Приятелей у них там вроде нет, да и вообще они там никогда не были. Его так и подмывало прыгнуть в машину и помчаться туда. Но что он там будет делать?
Раздался телефонный звонок. Норман снял трубку. Звонила Ивлин Соутелл.
— Это вы, Норман? Будьте добры, попросите Тэнси. Мне надо поговорить с ней.
— Сожалею, но ее нет дома.
Ивлин Соутелл, похоже, ничуть не удивилась; во всяком случае, она ничем не выразила удивления.
— Где же она? Мне она очень нужна!
Норман призадумался.
— Она поехала навестить наших друзей за городом, — ответил он наконец. — Может, ей что-нибудь передать?
— Нет, спасибо. А какой номер у ваших друзей?
— У них нет телефона! — огрызнулся Норман.
— Да? Ну что ж, — в голосе миссис Соутелл слышалось удовлетворение, как будто раздражение Нормана доставило ей радость, — я перезвоню попозже. Побегу помогать Харви, он теперь так занят! Всего доброго.
Норман положил трубку. Что за черт… Внезапно он натолкнулся на возможное объяснение. Наверно, кто-то видел, как Тэнси уезжала; Ивлин Соутелл учуяла, что пахнет скандалом, и решила проверить. Вероятно, Тэнси прихватила с собой саквояж.
Он заглянул в комнату жены. Да, маленький саквояж исчез. Ящики стола торчат наружу, словно ей некогда было их задвинуть. А деньги? Что у нас в бумажнике? Пусто? А было сорок с лишним долларов.
На сорок долларов можно уехать на край света. Корявость почерка во второй записке свидетельствовала о том, что ее писали в автобусе или в поезде.
Норман принялся действовать. Покопавшись в расписаниях, он выяснил, что через городок, из которого было отправлено письмо Тэнси, проходит довольно много автобусов и поездов. Он съездил на железнодорожный и автовокзалы, но не сумел узнать ничего определенного.
Хотя у него была мысль обратиться в полицию, по зрелом размышлении он отказался от нее. Что он скажет? «Моя жена сбежала из дому. Она страдает навязчивой идеей, будто…» А если, найдя, ее начнут расспрашивать в присутствии врача, прежде чем он успеет забрать ее?
