Крапивин рассказывал историю ресторана, про отца Павла Крапивина (кое-кто о нем слышал) про традиции, про концепцию «Зраз», рестораторы задавали вопросы, переводчица Малинкина переводила.
Переводчица выглядела неуверенной, даже испуганной… Глаза ее были широко распахнуты, как будто от ужаса, иногда даже казалось, она вот-вот сиганет к двери и скроется за ней… Может быть, она неопытная, начинающая? Наверное, редко бывала в такой официальной обстановке, не встречала мужчин, одетых так элегантно, как заграничные повара? Или ее пугает интерьер, смахивающий на колдовскую лабораторию: стерильность, колбы с притертыми пробками, содержащие разноцветные вещества, громоздящиеся шпалерами от пола и до потолка, полные неведомых вкусов?
Крапивин рассказывал про сегодняшний день ресторана, про меню… Все колбы, что громоздились справа, оказались полны соусов и маринадов к зразам. Хозяин предложил гостям протестировать фирменное блюдо и приправы, повара радостно согласились. Переводчица протестировала только один помидор шерри.
Так интересно прошел вечер. Да только некоторые из рестораторов заметили, что гостеприимный хозяин так и не посвятил их в концепцию громоздящихся слева колб… С тем и ушли. За прочными стенами «Зраз» лютовала ноябрьская осень. Ветер, слякоть. Гости шлепали по лужам – к ожидающим их такси. А переводчица ждала автобуса.
Степан Павлович выбежал следом за своими знатными гостями. Они обернулись, заулыбались, уже протянули руки для рукопожатия, но ресторатор метнулся в сторону и пропал во тьме. Он прибежал на автобусную остановку, где мерзла переводчица.
– Я подвезу вас? – предложил он. И, видя ее нерешительность, добавил, – автобус все равно не придет.
– Почему автобус не придет? – встревожилась она.
– Да, понимаете, он провалился… – на Крапивина-младшего снизошло вдохновение, – там лужа образовалась за углом… Яма, провал почвы, ну, обычное дело, знаете… И автобусы все туда провалились…
Переводчица смотрела на него по-прежнему широко открытыми от ужаса глазами.
– А люди?
– По дороге расскажу! – Крапивин побежал за своей машиной.
Переводчица жила в Кузьминках, в старой, уже посеревшей и пожелтевшей, панельной девятиэтажке. Дом походил на черствую вафлю. Крапивин остановил машину у подъезда, переводчица принялась рассыпаться в благодарности. И тогда он протянул ей пакет. Он туда положил несколько блюд ресторана в пластиковых контейнерах.
– Возьмите, пожалуйста. Одного помидорчика шерри недостаточно для ужина.
Переводчица приняла строгий вид учительницы.
– Почему вы… меня угощаете?
– Вы истощенная. Не обижайтесь, пожалуйста.
Она смотрела недоверчиво. И вдруг улыбнулась.
– Вы – серьезно? Вам не нравятся стройные женщины?
Неужели она умеет воздушничать? Как же ответить, чтобы не испугать, не задеть?
– Не знаю. Вот про вас знаю, вы – очаровательны. Но такая худышка… Щепочка. Страшно за вас.
Она взяла пакет с видом удивленным и даже ошарашенным, и вдруг заплакала. Всхлипывая, она приговаривала: «Щепочка, щепочка…»
Крапивин испугался, не обидел ли он ее, но она объяснила, что о ней уже много лет никто вот так не заботился, с тех пор как не стало родителей. Она немного успокоилась, опять принялась преувеличенно благодарить, поспешно попрощалась и пропала в подъезде.
С тех пор Степа напряженно думал, как бы снова увидеть эту необычную обитательницу черствой вафли. И надумал пригласить к себе в ресторан переводчицу Марину Дмитриевну Малинкину, как он это сделал в первый раз, через агентство.
Официантка Ксюха, шустрая девушка, хорошенькая, но немного резкая, выглядывала из кухни. Степан Павлович ужинает с женщиной при свечах! На это стоило посмотреть! Ксюха думала, он к ним равнодушен настолько… ну настолько, что даже неприлично сказать, разве что когда куришь на улице с Илюхой, помощником повара, и прочими… Они тысячу раз уже обсудили, какой босс странный… Другой бы на его месте уже владел этим рестораном. Все знали, что Павел Степанович отдаст Степе «Зразы» целиком, и руководство, и доход, между прочим, прямо сейчас отдал бы, но ждет, когда сын повзрослеет и «остепенится». Крапивину-младшему уже за тридцать, и скоро даже сорок, но для Крапивина-старшего он все еще подросток – пока не женился, да на такой, которая тоже внушала бы папаше доверие… А Степан Павлович – увалень. Любит сладкое, и предпочтение это проступает во всей его фигуре… Женщин стесняется, сторонится. Как же он женится? – переживал персонал, Илюха с Ксюхой и прочие.
И вот теперь Степан Николаевич закрыл целый зал, самый красивый, чтобы публика не мешала, и устроил тет-а-тет. И ради кого? Что за цаца такая? Выглядит – серой мышкой. В юбке и блузке, какие носят учительницы. Сидит на краешке стула, поза напряженная. Говорит скованно.
– Что я должна переводить?
Босс в растерянности оглядывается кругом. Берет бутылку вина со стола, указывает своей цаце на этикетку с иностранной вязью.
– Вот это!
Цаца серьезно взялась за дело!
– Простите, этого языка я не знаю. Это не английский, не французский, не итальянский… Нет-нет, простите… Наверное, я не смогу вам помочь… Простите, что отняла время…
Цаца вознамерилась улизнуть, встала и схватила свою куртку.
– Илюха, Илюха, сюда, – зашептала Ксюха. Помощник повара выглянул из-за ее плеча.
Несчастный босс разглядывал свою глупую бутылку.
– Вы правы. Это же по-русски написано!
Цаца ахнула. Подбежала. Оба склонились. Изучают. Читают хором: «Цимлянское Вино из погреба “Пересвет-заря”, 1888 год».
Босс воодушевлен успехом.
– А теперь переведите мне вот это! – начальственно так.
Подает цаце перевернутую пустую тарелку. Та с тарелкой в руках обреченно садится на свое место. Вздыхает.
– Вы все это нарочно подстроили, да? Ну и что мы теперь будем делать?
Босс с гордостью берет один из салатников.
– Попробуем вот это!
Цаца едва пробует. А босс отбирает у нее ложку и норовит полную запихнуть ей в рот, полный улет!
Ксюха хихикнула, Илюха схватился за голову – чуть не проворонил момент, босс велел после салата нести основное блюдо, поросенка с яблоком во рту. Вручил поднос Ксюхе, та торжественно потащила.
Подала. И тут эта цаца вытворила такое! Она закрыла лицо руками, потом уронила голову себе на колени, и застыла, вот так вот скрючившись. Босс всполошился, стал бегать вокруг, кричать, звать, обмахивать салфеткой.
– Марина, что с вами? Вам плохо? Марина, отзовитесь!
– У него яблоко во рту… – промямлила эта цаца.
