- Эй, ребята, - крикнул с мостика Кар, - солнце всходит!
Все отвернулись от Торбы и впились глазами в горизонт. Над краем ледяного поля гасло красное зарево. Вот из-за моря выплыл огненный шар. Вокруг него на снеговых сугробах заиграли золотые брызги. Солнце победило полярную ночь.
Моряки закричали "ура". Котовай заиграл на трубе, а Вершомет ударил в самодельный бубен.
- Мы ликуем, словно древние дикие племена, - сказал метеорологу Кар.
Тот притопнул ногой и ответил хриплым от волнения голосом:
- Мне самому танцевать хочется!
Г л а в а II
Солнце светило недолго. Через несколько минут оно спряталось за горизонт.
Моряки, не обращая внимания на мороз, возбужденно толпились на палубе.
- Продолжайте, товарищ механик, - обратился к Торбе Котовай. - Я слышал, что во Владивостокском порту был случай вроде этого.
- А мне рассказывали, что это случилось в Одессе, - вставил Лейте.
- История, друзья мои, любит повторяться, - смеясь, ответил Торба. А делать такие замечания невежливо. Поэтому я своего рассказа не кончаю, догадывайтесь сами.
Механик подмигнул, засмеялся и пошел на кубрик. За ним двинулись и другие.
Степа помог Эрику Олаунсену спуститься в помещение.
После озаренных солнцем просторов кубрик выглядел неприветливо. Как ни боролись моряки с сыростью, она давала себя знать. Как ни проветривали кубрик, но здесь было душно. А когда удавалось нагнать чистого воздуха, становилось холодно, приходилось спешно затыкать все щели и кутаться поверх меховой одежды еще и в одеяла.
Койки Эрика Олаунсена и Степы стояли рядом. Юнга очень старательно ухаживал за норвежцем, и тот был очень благодарен мальчику. С берега к нему приходили только два раза: один раз капитан Ларсен, а другой раз Ландрупп. Между прочим, Кара удивляло, что норвежцы никого из них не пригласили к себе на остров. Капитан Ларсен ничего не ответил ему и на его предложение весной вместе покинуть остров. Кар думал, что причиной первого были, наверное, какие-то внутренние дела норвежской команды, а причиной второго то, что капитан принял его предложение, но не хотел благодарить заранее: мол, не о чем говорить, пока по-настоящему не начнется весна. Из деликатности Кар не поднимал больше этот вопрос. Ларсен хотел забрать Эрика Олаунсена, но Кар уговорил его оставить больного на пароходе до полного выздоровления. Олаунсена, по-видимому, угнетало вынужденное молчание. Иногда он начинал говорить, но никто его не понимал. Объяснялись с ним, как с глухонемым: мимикой и жестами. Теперь Эрик садился есть за общий стол, играл с моряками в шашки и домино и даже выучил несколько русских слов. За день до того, как впервые появилось солнце, Запара посоветовал Степе, разговаривая с Эриком, изучать норвежский язык, а норвежца - учить русскому.
Каждое утро, когда норвежец просыпался, он говорил: "Гу мор'ен!"
Это очень похоже на немецкое "гут морген" и было сразу расшифровано как "доброе утро". Степа же приветствовал Эрика словами: "Доброе утро!"
Теперь уже норвежец по утрам говорил: "Доброе утро!", а юнга, наоборот: "Гу мор'ен!"
Возвратившись в кубрик, Эрик и Степа разместились на своих койках. Эрик полулежал. На тумбочке между койками горела лампочка. При ее свете юнга начал рассматривать карту Арктики, которую незадолго перед этим получил в подарок от Запары. Норвежца тоже заинтересовала карта, и он наклонился над нею. Надписи на карте были сделаны по-русски и по-английски. Эрик не знал ни того, ни другого языка, но, по-видимому, был неплохо знаком с картой, потому что, трогая спичкой какой-нибудь остров или полуостров, называл их почти всегда правильно.
- Степа, - обратился норвежец к юнге и, показывая то на себя, то на карту, сказал: - Эрик... Гронланд... Эрик... Свальбард... Эрик... Франц-Иосиф... Эрик... Америка... Аляска... Беринг... эскимос... чукча... Эрик... Эльгар...
Следя за спичкой, которой норвежец водил по карте, и прислушиваясь к его словам, юнга понял, что Эрик был в Гренландии, на Свальбарде, на Земле Франца-Иосифа, а также на Аляске, видел эскимосов и чукчей...
Для норвежского моряка это вполне возможно. Ведь норвежских матросов можно встретить не только на севере, но и в морях всего света, на пароходах под любыми флагами.
- Эрик Арктик о Антарктик... - Норвежец сделал такой жест, как будто он держал в руках глобус, и показал сверху и снизу.
Очевидно, Эрику Олаунсену приходилось плавать в южных полярных морях на норвежских, а может быть, и на других китобоях, которые каждый год отправляются туда за добычей.
- Эльгар? - спросил Степа. - Что такое Эльгар? Остров такой? Или название парохода? Эльгар...
Норвежец не понял и только радостно повторял, показывая на себя:
- Эльгар, Эльгар, Эльгар!
Г л а в а III
- Дмитрий Петрович, я только что разговаривал с Эриком. Оказывается, он плавал почти во всех арктических и антарктических водах, - рассказывал во время чая своему ученому шефу юнга.
Здесь же, за общим столом, сидел и Эрик. Он опирался на стол руками и с интересом рассматривал советских моряков. С тех пор как он пришел в себя и узнал, что находится на советском пароходе, этот интерес все время светился в его глазах.
- Особенно часто, - продолжал Степа, - он повторяет слова "Эльгар" и "Беринг". Может, он плавал на пароходе "Эльгар" в Беринговом море?
- Я*, Эльгар, я, я! - словно подтверждая, проговорил норвежец.
_______________
* Да.
- Эльгар? - переспросил Кар. - Мне приходилось плавать между Петропавловском-на-Камчатке и Номом, что на Аляске. Мы встречали там много разных пароходов, но парохода "Эльгар" не припоминаю.
Лейте обратился к Эрику:
- Беринг... Эрик Олаунсен... Шип?
Норвежец, по-видимому, понял вопрос. "Шип" - это по-английски "пароход". По-норвежски пароход будет "дампшиб".
- Шип, - сказал Эрик, поднимая брови. - Навалук... Ном...
Кар прищурил левый глаз, прислушиваясь к норвежцу.
- Лаврентий, Провидение, Уэллен, - говорил он Эрику, называя местности на побережье Берингова моря.
На губах норвежца появилась радостная улыбка.
- Я, Уэллен, я!
- Эльгар - это не пароход, - пояснил Кар, - он плавал на шхуне "Навалук". Про такую шхуну я действительно слышал и даже, кажется, видел ее.
- Значит, Эльгар - это какая-то местность... Может быть, остров, заявил Степа.
- Вряд ли, - усомнился Кар. - Если остров, то, наверное, из тех, которые даже в лоции называются скалой. На Беринговом море я знаю почти все острова. Хотя должен сказать, что слово "эльгар" я где-то слышал. Но где, не припоминаю.
Разговор продолжался, но Кар уже не принимал в нем участия. Молча допив чай, он пошел в свою каюту. Эрик Олаунсен все так же внимательно присматривался к собеседникам. Он догадывался, что Торба - механик и старший помощник Кара, и что Запара - ученый, а остальные - матросы и кочегары. Его удивляла простота взаимоотношений между советскими моряками. Он видел, что, несмотря на товарищеские отношения между начальниками и подчиненными, на пароходе была твердая дисциплина.
