— А вот узнаем, точно ли это Фритиоф! — подхватил один из берсерков[13] ярла, свирепый Атлий. — За мной, братцы!
И вся буйная ватага выбежала из палаты, размахивая мечами и булавами.
— Проси мира! — крикнул еще издали Фритиофу Атлий.
— Хотя я и измучен, — сурово возразил Фритиоф, но мира ни у кого еще не просил и у тебя не попрошу.
Два бойца бросились друг на друга. Смертельные удары посыпались градом. Щиты у обоих разлетелись на части, а меч берсерка разломился пополам от меча-кладенца Ангурваделя.
— Безоружных я не бью, — сказал тут Фритиоф и бросил свой меч далеко от себя. — Испробуем так нашу силу.
И закипел бой рукопашный, грудь с грудью, словно вместе срослись их стальные брони. Земля и камни под ногами их были изрыты, кусты перемяты. Товарищи обоих не смели ни дохнуть, ни шевельнуться. Наконец, одолел Фритиоф и прижал берсерка коленом к земле.
— Жаль, нет при мне меча теперь! — сказал он, а то бы я зараз покончил с тобой.
— Ступай за мечом, я не трону, — отвечал горделиво Атлий: — ведь нам обоим суждено быть в Вальгалле[14] только мне сегодня, а тебе, быть может, завтра.
И он не тронулся с места, пока Фритиоф доставал свой брошенный меч. Такое бесстрашие обезоружило нашего героя и он протянул врагу руку.
Тут подошел старый Гальвард, приглашая победителя на пир к своему ярлу. Ангантир сошел с своего серебряного трона на встречу к молодому гостю, взял его за руку и посадил рядом с собой.
— Не раз бывало, — сказал он, — пировали мы здесь с лучшим другом моим Торстеном Викингсоном. Пусть же теперь сын его займет его место.
И, налив кубок искристым «сицилийским» вином, он осушил его в память покойного. Тут Фритиоф передал ему цель своего прибытия.
— Дани я никогда не платил и платить не буду! — Воскликнул ярл. — Но тебя, сына моего друга, награжу, как хочу.
Он подал знак рукой малютке-дочке. Та побежала вон и возвратилась с кошельком, набитым червонцами.
— Прими этот кошелек, — сказал ярл, и делай с ним, что хочешь. Но дай мне слово, что прогостишь у меня до весны.
Фритиоф дал слово и сдержал его, не чая, что ожидало его дома.
VIII. Возвращение Фритиофа
Пришла весна, и собрался Фритиоф в обратный путь. На седьмые сутки увидел он опять перед собой свой родной берег. Но глядит он, глядит и глазам не верит: на месте богатых хором отцовских лежать одни груды камней и пепла, да высятся только обгорелые трубы.
Он вышел на берег и уныло обошел пепелище. С радостным лаем подбежал к нему тут старый товарищ его, косматый пес, ходивший вместе с ним на медведя; с приветным ржаньем прискакал и белый конь его, и, ласкаясь, наклонил к нему морду, ожидая обычного куска хлеба. Ах, бедный конь! хозяин твой еще тебя беднее и ничего тебе дать не может!
Подошел, наконец, и старый Гильдинг и поведал своему питомцу о том, как король Ринг с могучею своею ратью разгромил дружины Гелга; как Гелг, спасаясь бегством, в бессильной злобе на Фритиофа, сжег дотла его хоромы; как Ринг вновь посватался за Ингеборгу, и как на сей раз Гелг, не смея уже прекословить, выдал ее за Ринга.
— О, Ингеборга! — воскликнул Фритиоф, — так-то ты сдержала свою клятву!
— Не вини Ингеборгу, — сказал Гильдинг, — она убивалась от тоски, но страдала молча, как раненая чайка, которая ищет смерти в волнах морских. «Я рада была бы сейчас умереть, — говорила она мне, — но богу Бальдеру нужна жертва; так пусть же этой жертвой буду я». И повезли ее к алтарю, как на заклание, и снял я ее с коня бледную, как тень. И повенчали ее, молодую, с стариком Рингом. Все плакали; она одна не пролила ни слезинки и только горячо молилась. Тут Гелг увидал на руке сестры твое запястье. Сам не свой, сорвал он его с её руки и надел на руку идола Бальдера. Я выхватил уже меч, но Ингеборга меня удержала: «Оставь! пусть боги свершать расчёт между нами…»
— Да! — прервал рассказчика Фритиоф, — и расчёт этот близок, расчёт этот свершится еще сегодня!
Была полночь, но полночь летняя, полярная; незаходящее ни на минуту солнце багряным светом озаряло вершины гор. В храме Бальдера совершалось таинство: сам король Гелг, как верховный жрец, приносил жертвы богам.
Вдруг окружающая храм священная роща оживилась: послышался лязг мечей, раздался угрожающий голос:
— Бьёрн! Становись у дверей и никого не выпускай из храма. А кто прорвался бы силой, тому раскрои череп!
Побледнел Гелг и обмер: то был голос Фритиофа! А вот и сам грозный мститель уже на пороге.
— Ты посылал меня за данью — так возьми-же ее! А там рассчитаемся в честном бою…
И веский кошелек с червонцами полетел в лицо Гелгу.
Обливаясь кровью, Гелг упал замертво к подножию алтаря.
— Даже золота своего снести не мог! — сказал с презрением Фритиоф. — Стыдно было бы мечу моему обагриться твоею кровью…
Тут взор его упал на заветное запястье, подаренное им некогда Ингеборге, а теперь надетое на руку идола. В глазах его помутилось. Он рванул запястье с такою силой, что опрокинул деревянного идола; тот прямо упал в горевшее перед ним священное пламя. Огонь мгновенно охватил его и взвился к крыше. Только теперь опомнился Фритиоф.
— Настежь двери! выпускайте всех! — крикнул он своей верной дружине.
Заключенные в храме жрецы опрометью выбежали вон. Бесчувственный Гелг был вынесен на руках.
— Воды скорей! — продолжал кричать Фритиоф. — Все море сюда! Заливайте своды!
Между берегом и храмом образовалась живая цепь людей: вода передавалась из рук в руки и, шипя, заливала огонь.
Но все старания были уже тщетны. Разыгравшийся ветер сильней и сильней раздувал пламя, и к утру от храма и священной рощи остался только дымящийся пепел. Месть Фритиофа обрушилась на него же; родные боги отвратили от него светлый лик свой, и он в слезах вернулся с дружиною на Эллиду: на родине не было уже ему места; он стал Волком храма, он стал викингом — морским удальцом, бесприютным скитальцем.
X. Фритиоф у короля Ринга
Шел год за годом, а Фритиоф все еще носился по волнам, наводя страх и трепет на все приморские земли, начиная от Нордландии до самой Греции. Молча правил он обыкновенно рулем, мрачным взором уставясь в темную пучину. Но перед боем дух его окрылялся, чело его прояснялось, очи метали молнии, а голос гремел, как голос громовержца Тора.
Меж тем король Ринг жил в мире и согласии с молодой женой своей Ингеборгой. Как «весна около осени», сидела она рядом с ним на веселых его пирах.
