не сможет увидеть вора, если не знает, кто вор! Поэтому у вора есть отличный шанс остаться непойманным, а у Маркезы теперь будут большие проблемы.
Это порадовало, да и почти опустевшая бутылка помогала успокоить нервы. День стал приятнее, но можно сделать его еще лучше. Есть кое-что в мире, что манит даже больше, чем деньги и спиртное! Красотка Нэнси, живущая двумя этажами ниже, всегда вежливо здоровалась в ответ на приветствие Джофарая, но ни разу не дала ему шанс завязать разговор, пригласить ее в бар или напроситься в гости. Чем она занята сейчас?
Джофарай склонился над чашей, и та опять наполнилась туманом. Туманом? Нет, скорее паром! Он смотрел сквозь наполненную паром ванную. Нэнси стояла под струями душа, стекающими по ее телу, такому желанному и всегда такому недоступному, даже для взгляда — до этого момента.
— Нэнси! — тихонько позвал Джофарай.
Она рассеянно оглянулась, открывая взгляду свое прекрасное тело, улыбнулась, убрала мокрую прядь волос с лица. И заорала, что было сил. Джофарай отскочил от чаши, опрокинул стул и разлил выпивку. Крик оборвался, и он осторожно заглянул внутрь чаши. Видение пропало. Но она его видела!
Эта чаша — дверь. И если Нэнси видела его, то эта дверь открывается в обе стороны, и можно пройти не только туда, но и обратно. И тогда можно не только отправить карандаш на ту сторону, но и взять себе что-то с той стороны. Деньги, драгоценности, золотые часы… Все, что пройдет по размеру. Увидеть хранилище банка, просунуть руку в чашу и собрать урожай из золотых слитков, что может быть прекраснее?
Остаток дня и вся ночь прошли в неустанной работе. Он трудился и ставил эксперименты с упорством, достойным ученого, претендующего на Нобелевскую премию. Чаша звенела и затихала, рюмка пустела и наполнялась. Джофарай громко проклинал чашу, ее создателя, Тибет, Тамибию и весь мир, а соседи стучали в стену и проклинали его, требуя заткнуться и дать поспать.
Тишина пришла на рассвете. Джофарай лежал в постели с пустой бутылкой в руке.
За эту ночь он заработал опьянение, недосыпание, красные глаза и еще больший запас ненависти ко всему миру, чем обычно. И не заработал денег, драгоценностей и золотых часов. Не заработал и простого утешения — ночью он еще раз заглянул домой к Нэнси, в надежде увидеть в ее спальне что-то интересное, но та просто спала, замотанная в одеяло, и сильно храпела.
Чаша показывала людей, случайных, или тех, кого он мог назвать, как назвал этой ночью Маркезу, парочку актрис, президента и Римского Папу. Любого человека он видел сзади, метров с пяти-шести, даже если тот стоял в телефонной будке, которая гораздо меньше по размеру. Но чаша показывала людей, а не места. Увидеть банковское хранилище, доверху набитое деньгами, он так и не смог. Полки с золотыми слитками? Об этом можно забыть! Любое место он мог увидеть, только если там находился нужный ему человек.
С мечтой заглянуть ночью в пустой ювелирный магазин на другом конце планеты, просунуть руку в чашу и опустошить витрины, пришлось проститься. Джофарай пробовал опустить в чашу палец, а потом просунул и всю руку, но не смог дотянуться до чего-то ценного на другой стороне. Ценное должно случайно оказаться в нужном месте, позади человека, которого он увидел, но такого ни разу не случилось.
К тому же люди на той стороне видели его, как видела Нэнси, и так же поднимали крик. А когда начинался крик, он пугался, терял контроль и чаша порой неожиданно закрывалась. А если он не успеет вытащить руку, и она останется то ту сторону чаши? Картину культи, разливающей кровь по столу, пришлось смывать из воображения еще парой лишних глотков. Что дальше?
— Да, что дальше? — спросил он сам себя. И сам себе ответил:
— Дальше Маркеза будет искать чашу, вот что дальше.
Джофарай взглянул на часы. Склад уже два часа как открыт. Маркеза уже ищет чашу! Он начнет расспросы, выяснит, кто грузил коробку и захочет поговорить с этим человеком. И тогда узнает, что он перестал выходить на работу сразу после кражи коробки. Лучшая стратегия вора — делать вид, что ничего не случилось и вести себя как обычно, а его уже второй день нет на рабочем месте, как будто он украл чашу и сбежал с ней.
Джофарай рывком сел на кровати. Они придут за ним! Не найдут его на работе, и придут прямо к нему домой. И тогда он точно узнает, что будет, если сунуть руку в открытую чашу, а потом закрыть ее! Отличный способ избавиться трупа — порубить на куски и бросить в чашу. Кто-то в Тамибии соберет их, зароет в пустыне, и никто не узнает, что случилось с грузчиком, пропавшим в Артиаполисе!
От испуга он почти протрезвел, и от этого стало еще хуже. Его убьют! Чаша — дверь, но что ему толку от двери, через которую нельзя пройти, в которую нельзя сбежать? Что делать с идиотской чашей, которая только и может, что показывать чужие затылки?
Он отхлебнул еще, и представил себе эту картину: плешивый затылок Рафаэля Маркезы, стоящего в шести метрах перед ним. Сразу нашелся ответ. Затылок — разве это не отличная мишень для одного меткого выстрела? Хозяева чаши не знают о нем. Знают только Маркеза, который сидит целыми днями в своем кабинете, и Виктор, в рабочее время не покидающий склад, полный картонный коробок. А если на что-то картон и годится, так это на роль растопки для костра. Так пусть костер горит!
***
Из дома Джофарай вышел в отличном настроении. Он прошелся по улице, купил спички, металлический ковш, бутылку керосина, и еще одну бутылку, поинтереснее, для себя, поскольку домашние запасы закончились. По пути он был весел и вежлив, дружелюбно поговорил с соседом и даже извинился за вчерашний шум. Всем довольный, вежливый и даже извинившийся без принуждения — такое сосед точно запомнит! И обеспечит отличное алиби на время пожара.
Он уже видел весь план в своей голове, каждый его шаг. Налить керосин в ковш. Выпить крепкого. Поджечь керосин, пожелать увидеть Виктора и ударить по чаше. Выпить еще. А дальше будет легко, что тут может пойти не так? Нужно просто плеснуть огонь в чашу, и тогда — прощай склад, прощай, Виктор!
Чаша открылась, и Джофарай осторожно вылил в нее горящий керосин. Струйка пламени растеклась по складу, пробежалась под стеллажами. Огонь обнял коробки и Джофарай ощутил тонкий аромат горящей бумаги. Он отвернулся
