– Двадцать первый этаж, – вздохнула она, – Ну, разумеется.
Многие старые здания были предательски опасными, они сильно пострадали в первую зиму после Эпидемии: окна вылетали, трубы лопались, и к весне комнаты, стены и перекрытия были полны влаги. Спустя десять циклов замораживания-оттаивания стены покорежились, с потолков капало, полы рассыпались в крошево. Плесень и гниль пожирали дерево и ковры, трещины наводнялись насекомыми, и ранее монолитное сооружение превращалось в шаткое нагромождение обломков, терпеливо ожидающее толчка, шага или громкого крика, чтобы обрушиться на вошедшего всем своим весом. Однако высотные здания, особенно такие новые, были намного прочнее: их «костями» служили стальные балки, а «мясом» – бетон и углепластик. «Кожа», конечно, никуда не годилась: стекло, штукатурка, гипсокартон с ковролином, – но само здание держалось крепко. Лестница, по которой шла Кира, сохранилась особенно хорошо: пыльная, но не загаженная; спертый воздух показывал, что ее, судя по всему, не открывали со времен Эпидемии. Это рождало немного жутковатое чувство склепа, хотя ничьих останков не наблюдалось. Может, кто-то был наверху – допустим, полз по лестнице, когда РМ прикончил его, и так и остался здесь навсегда, – но, дойдя до двадцать первого этажа, Кира все еще никого не нашла. Она подумала было поискать дальше, утолить любопытство, которое сдерживала целых двадцать один этаж, но нет. В таком большом городе и без того хватало трупов: в половине машин на улицах сидели скелеты, а в домах их были просто миллионы. Еще один или несколько мертвецов на старой заброшенной лестнице ничего не изменят. Она распахнула скрипучую дверь и вошла в офис «ПараДжена».
Нет, не в главный офис, который Кира увидела на фотографии несколько недель назад: она сама, еще девочка, отец и «няня» – Нандита – стоят перед огромным стеклянным зданием на фоне заснеженных гор. Кира не знала, что это за место, не помнила, как они фотографировались, и совершенно точно не могла припомнить, что встречалась с Нандитой до Эпидемии, но на снимке все было именно так. Ей было всего пять, когда мир рухнул, на фотографии, возможно, около четырех. Что это значило? Кем на самом деле была Нандита, и что связывало ее с «ПараДженом»? Она там работала? Или отец? Кира помнила, что он ходил в какой-то «офис», но тогда была слишком мала, чтобы запомнить что-то еще. Если Кира действительно партиал, она, что, была лабораторной мышью? Неудачным экспериментом? Прототипом? Почему Нандита ничего не рассказывала?
Пожалуй, этот самый большой вопрос. Кира прожила с няней двенадцать лет. Если та знала, кто она на самом деле, – знала все эти годы и ни сказала ни слова, – Кире это не нравилось.
От таких мыслей девушку опять затошнило. «Я – подделка, – подумала она, – искусственное существо, возомнившее себя личностью. Я – такая же подделка, как покрытие из искусственного камня на том столе». Зайдя в кабинет при входе, Кира провела рукой по шелушащемуся столу секретарши: крашеный винил поверх пластиковой столешницы. Даже не прессованная каменная крошка. Она подняла взгляд, заставляя себя забыть о расстройстве и сомнениях и сосредоточиться на том, за чем пришла. Приемная была довольно просторной для Манхэттена: большая комната с потрескавшимися кожаными диванами и какой-то штуковиной из грубого камня, наверное, бывшим водопадом или фонтаном. На стене за столом регистрации висел тяжелый металлический логотип «ПараДжена», такой же, как на том снимке. Кира открыла сумку, аккуратно вытащила сложенный листок и сравнила. «Один в один». Убрав фото, она обошла стол, внимательно разглядывая устилавшие его бумаги. Как и на лестничной клетке, из комнаты не было прямого выхода наружу, и, таким образом, она оказалась неподвластна стихиям; бумаги пожелтели и покоробились, но лежали в полном порядке. Большая их часть была никому не нужной ерундой: телефонными справочниками, рекламными буклетами и книгой, которую читала секретарша: «Люблю тебя до смерти», с окровавленным кинжалом на мягкой обложке. Пожалуй, не самое лучшее чтиво, когда рушится мир, но, с другой стороны, сотрудница вряд ли читала книгу во время Эпидемии. Ее эвакуировали, когда РМ-вирус вышел из-под контроля, или когда он впервые появился, или, может быть, вообще в самом начале Войны с партиалами. Кира пролистнула страницы, найдя закладку, отделявшую примерно три четверти книги. «Бедняга так и не узнала, кто кого любил до смерти».
Девушка снова заглянула в телефонную книгу, отметив, что некоторые из четырехзначных добавочных номеров начинались на 1, а другие – на 2. Офис занимал два этажа? В конце справочника нашелся раздел с длинными, десятизначными, номерами: некоторые начинались с 1303, другие – с 1312. Из разговоров со взрослыми, помнившими старый мир, она знала, что это были коды других регионов и городов, но понятия не имела, каких, а справочник ничего не говорил об этом.
Буклеты лежали аккуратной стопочкой на углу стола, обложки украшала стилизованная двойная спираль и снимок здания, известного Кире по фотографии, только с другого ракурса. Присмотревшись, она увидела похожие здания сзади, особенно бросалась в глаза высокая массивная башня, казавшаяся сложенной из огромных стеклянных кубов. Внизу обложки красовался слоган: «Становясь лучше, чем мы есть». Страницы внутри пестрели улыбающимися фотографиями и рекламой предлагаемых генных модификаций: косметических (изменение цвета глаз или волос), лечебных (лечение врожденных заболеваний или повышение иммунитета к приобретенным болезням), позволявших убрать живот или увеличить грудь, накачать мышцы, ускорить реакцию или повысить чувствительность. Генные модификации стали настолько обычными перед концом света, что имелись почти у всех выживших на Лонг-Айленде. Даже дети Эпидемии, заставшие ее младенцами и не помнившие жизнь до нее, успели получить по горсти генетических улучшений при рождении. Они стали стандартной процедурой в родильных домах по всему миру, и многие разрабатывались «ПараДженом». Кира всегда думала, что получила обычный младенческий набор, и даже гадала, не досталось ли ей чего-то еще. Что делало ее хорошей бегуньей: гены, унаследованные от родителей или полученные в результате модификации? Теперь она знала: это связано с тем, что она партиал. Сконструированная в лаборатории модель идеального человека.
Вторая половина брошюры рассказывала о партиалах, только называла их БиоСинтами. Оказалось, «моделей» было гораздо больше, чем Кира ожидала увидеть. Первыми шли военные партиалы, скорее как пример успешной разработки, чем товар для покупки: еще бы, миллион полевых тестов флагманской биотехнологии! Конечно, купить солдата фирма не предлагала, но в буклете было полно других, менее гуманоидных вариантов, сделанных по той же технологии: сверхумные стражепсы, пышногривые львы, настолько послушные, что их можно было держать дома, даже нечто, названное МойДракон™ – длинная крылатая ящерица размером с домашнюю кошку. Последняя страница представляла новые типы партиалов: охранника, разработанного на базе солдата, и другие, которые рекомендовалось смотреть на сайте. «Неужели я – что-то подобное? Охранник или секс-рабыня, или какую там еще дрянь они продавали?» Кира снова пролистала буклетик, ища хоть какую-нибудь зацепку, имевшую к ней отношение, но больше ничего не находила. Бросив его, взялась за следующий, но оказалось, – проклятие! – он такой же, только в другой обложке.
