Женщина обернулась. По щекам ее текли слезы.
- Я так рада тебя видеть, Петра.
Но она не двинулась навстречу, даже руки не протянула.
- Только ты все еще ищешь ту девочку, что уехала девять лет назад.
Мать разразилась слезами и теперь уже вытянула руки, и Петра быстро подошла к ней, в ее объятия.
- Ты совсем большая, - сказала мама. - Я тебя не знаю, но я тебя люблю.
- И я люблю тебя, мама, - сказала Петра и была рада осознать, что говорит правду.
Они провели вчетвером час - впятером, когда младенец проснулся. Петра отмахнулась от их вопросов - "Обо мне все уже было напечатано и по телевизору показано. Я про вас хочу услышать", - и узнала, что отец все еще занимается редактированием учебников и переводов, а мать все так же заботится о соседях, зная все про всех, нося еду больным, сидя с детьми, у которых родители на работе, и кормя завтраком любого ребенка, который покажется возле дома.
- Я помню, однажды мы с мамой завтракали только вдвоем - она и я, - пошутил Стефан. - Мы даже не знали, что говорить, а сколько еды осталось!
- Я тоже такая была, когда была маленькая, - сказала Петра. - Я помню, как гордилась, что мою мать так любят все дети. И так ревновала, что она их тоже любила!
- Совсем не так, как мою дочку и моего сыночка, - возразила мама. - Но я люблю детей и не стыжусь этого. Каждый из них бесценен в глазах Господа, и всем им открыты двери моего дома.
- Ну, я знала многих, кого бы ты не стала любить, - сказала Петра.
- Может быть, - ответила мать, не желая спорить, но явно не веря, что такой ребенок вообще может быть.
Младенец загукал, и мама подняла рубашку дать ребенку грудь.
- Я тоже так громко хлюпала? - спросила Петра.
- Да нет, - ответила мать.
- Ты правду говори! - потребовал отец. - Она соседям спать не давала.
- Такая я была обжора?
- Да нет, просто невоспитанная девочка, - утешил ее отец. - Совершенно не умела вести себя за столом.
Петра решила задать щекотливый вопрос прямо - и сделала это:
- Ребенок родился всего через месяц после снятия ограничений рождаемости?
Мать с отцом переглянулись - мать с блаженной улыбкой, отец слегка вздрогнул.
- Понимаешь, нам тебя не хватало. Мы хотели, чтобы в доме была девочка.
- Ты мог потерять работу, - сказала Петра.
- Не так сразу, - отмахнулся отец.
- Наши армянские чиновники не слишком спешат выполнять законы, - объяснила мать.
- Но в конце концов вы могли потерять все.
- Нет, - твердо ответила мать. - Половину всего мы потеряли, когда ты уехала. Все - это дети. А остальное - это ничто.
Стефан рассмеялся:
- А если я есть хочу? Еда - это что-то!
- Ты всегда хочешь есть, - сказал отец.
- А еда - всегда что-то.
Они рассмеялись, но Петра заметила, что у Стефана нет иллюзий насчет того, к чему могло привести рождение ребенка.
- Очень здорово, что мы выиграли войну.
- Это лучше, чем проиграть, - сказал Стефан.
- И так хорошо иметь ребенка, при этом не нарушая закон, - добавила мать.
- Но девочки у вас все равно нет.
- Нет, - согласился отец. - Зато есть наш Давидик.
- А девочка нам оказалась и не нужна, - сказала мать. - Ведь ты вернулась.
"Не совсем, - подумала Петра. - И ненадолго. Четыре года или меньше - и я уеду в университет, и тогда вы по мне скучать не будете, потому что поймете, что я не та девочка, которую вы любили, а пропахший порохом и кровью ветеран какой-то противной военной школы, выпущенный оттуда в настоящие битвы".
Прошел час, и стали по одному собираться соседи, дальние родственники, друзья с работы отца, и только за полночь отец наконец объявил, что завтра не праздник, а перед работой надо хоть сколько-нибудь поспать. Еще час ушел на то, чтобы выпроводить всех гостей, а Петра к этому времени хотела лишь свернуться под одеялом и спрятаться от мира по крайней мере на неделю.
К концу второго дня Петра поняла, что в доме ей делать нечего. Она не вписывалась в быт. Мать ее любила, но жизнь ее вертелась вокруг младенца и соседей, и когда она пыталась занять Петру разговором, видно было, что дочь ее отвлекает и что для матери было бы облегчением, если бы Петра днем ходила в школу со Стефаном и возвращалась бы по расписанию. Петра это поняла и вечером объявила, что хочет записаться в школу и со следующего дня начать ходить.
- Вообще-то, - сказал отец, - люди из МКФ говорили, что ты могла бы поступать прямо в университет.
- Мне всего четырнадцать, - возразила Петра. - И у меня серьезные пробелы в образовании.
- Она даже про "Дога" никогда не слышала, - сказал Стефан.
- Про что? - спросил отец. - Про какого дога?
- "Дог"! - нетерпеливо объяснил Стефан, - Шумовой оркестр. Ну ты же знаешь!
- Очень известная группа. Послушаешь их - будто автомобиль чинят, - сказала мать.
- Ах, про этого "Дога", - протянул отец. - Вряд ли Петра имела в виду образование такого рода.
- На самом деле, именно такого, - сказала Петра.
- Она как с другой планеты, - продолжал Стефан. - Я вчера сообразил, что она вообще ни про кого не слыхала.
- А я и есть с другой планеты. С астероида, точнее говоря.
- Да, конечно, - сказала мать. - Ты должна быть со своим поколением.
Петра улыбнулась, но внутренне вздрогнула. Поколением? У нее нет поколения, только несколько тысяч детей, бывших когда-то в Боевой школе, а теперь рассеянных по всей Земле и ищущих себе места в мирной жизни.
Со школой, как вскоре выяснилось, все было не так просто. Курсов военной истории и стратегии не было. Математика была детской игрой по сравнению с тем, что узнала Петра в Боевой школе, но по литературе и грамматике она далеко отстала. Армянский она знала на уровне детского сада, и хотя она бегло говорила на том варианте английского, что был в ходу в Боевой школе, в том числе и с жаргонными словами, которые использовали тамошние ребята, правил грамматики она почти не знала и совсем не понимала смешанный армяно-английский сленг, на котором общались школьники Армении.
Конечно, все были с ней более чем милы - самые популярные девушки немедленно завязали с ней дружбу, учителя обращались с ней как со знаменитостью. Ее всюду водили, все ей показывали, а Петра очень внимательно вслушивалась в болтовню новых друзей, чтобы выучить школьный сленг и почувствовать нюансы школьного английского и армянского языков. Она знала, что очень скоро пользующиеся успехом девушки от нее устанут - особенно когда поймут, насколько Петра безжалостно искренна, - а от этой черты она не собиралась избавляться. Петра вполне привыкла к тому, что люди, стремящиеся блистать в обществе, в конце концов начинают ее ненавидеть, а если они что-то соображают, то и боятся, поскольку в присутствии Петры притворство долго не живет. Настоящих друзей она найдет потом - если, конечно, найдутся люди, готовые воспринимать ее такой, какая она есть. Но это не важно. Здесь любая дружба, любые взаимоотношения казались ей не заслуживающей внимания мелочью. Здесь ничего не ставится на карту, только положение ученика в коллективе и его будущее в школе или в университете, а чего это стоит? Все предыдущее обучение Петры проходило в нависшей тени войны, судьба человечества зависела от ее учебы и умений. И чего все это стоит - теперь? Читать армянскую литературу она будет потому, что хочет выучить армянский, а не потому, что считает важным, что там Сароян или какой-нибудь другой экспатриант думал о жизни детей в давно забытую эпоху в далекой стране за тридевять земель.
