Именно в тот момент сам директор, толстый низенький Федор Федорович Карабчинский, поднял, скучая, голову и увидел, как порошок тучей опускается вниз. Злоумышленников поймали, а так как Коле Беккеру и без того было достаточно неприятностей, Андрей взял всю вину на себя. Директор отвез его на извозчике домой и, стоя в воротах дома и держа Андрея за руку, кричал выбежавшей тете Мане:
— Больше он в мою гимназию ни ногой!
А отважная тетя отвечала, блестя пенсне:
— Простите, господин Карабчинский. Это не ваша гимназия, а казенная. Я оставляю за собой право обращаться к попечителю…
Андрей вежливо поклонился лукавому императору и сказал:
— Боюсь, что больше нам с вами не встретиться.
Император не ответил. Да и будет ли император отвечать вчерашнему гимназисту?
Андрей прошел в конец коридора и толкнул дверь в библиотеку.
Грудзинский был у себя. Его шаткий стол был придавлен двумя стопками книг, в ущелье между которыми блестела его склоненная лысина. Андрей поздоровался.
— Здравствуйте, Берестов. Я убежден, что ваша тетя заставила вас принести книги. Иначе бы я вас так и не увидел.
Грудзинский поднял голову, отложил школьную ручку и рассмеялся. Кончики длинных усов колыхались от смеха. Грудзинский был из ссыльных поляков, он говорил с мягким польским акцентом и был так стар, что гимназисты верили, будто он стоял когда-то во главе мятежа 1863 года.
Андрей положил книги на стол.
— Вы подали в университет? — спросил Грудзинский.
— В Московский.
— Похвально. На юриспруденцию?
— На исторический.
— Вдвойне похвально. История — мать всех наук, хотя философы рассуждают иначе. Вы будете у Сергея Серафимовича?
— Я сегодня еду в Ялту.
— Тогда не откажите в любезности, передайте ему журналы, которые я обещал, да все нет оказии.
Грудзинский поднялся из-за стола, захромал к полкам, скрылся из глаз, принялся шуршать журналами.
— Я отношусь с почтением к Сергею Серафимовичу, — слышен был голос Грудзинского. — С его умом и образованностью было преступлением заживо похоронить себя в нашей глуши.
— Вы его давно знаете? — спросил Андрей.
— Мы учились вместе в Гейдельбергском университете. В отдаленные времена.
«Странно, — подумал Андрей, — еще вчера Грудзинский был для меня одним из Взрослых. Отныне мы просто знакомы. Отчим никогда не рассказывал, что учился в Гейдельбергском университете».
Грудзинский вынес стопку журналов. Журналы были на немецком языке. В серых шершавых обложках.
— Я завидую вам, — сказал Грудзинский, — что вы имеете возможность беседовать и пополнять свои знания путем общения с паном Берестовым.
— Я пойду, — сказал Андрей. — Ахмет Керимов отвезет нас в Ялту вместе с Беккером.
— Коля Беккер здесь? Жаль, что он не зашел. Я всегда предсказывал ему большое будущее.
Старик проводил Андрея до дверей, словно принимал его в родовом замке.
— Кланяйтесь отчиму. Нижайший поклон.
* * *
Андрей вернулся домой, взял чемодан, собранный тетей. Тетка перекрестила его, передала письмо для Сергея Серафимовича. И тут как раз вошел Ахмет. Он был одет в костюм шоффэра, вернее, костюм, который должен носить шоффэр в понимании Ахмета: кожаная черная куртка, фуражка с очками, прикрепленными к тулье. Но брюки у него были, как у Андрея, — гимназические, правда, заправленные в сапоги.
— Господа, — заявил он с порога, — мотор подан!
— Ахмет, — сказала тетя, — в этой компании я доверяю только вам. Держите корзину. В ней продукты на дорогу. Андрей обязательно что-нибудь разобьет.
— Я в этом уверен, Мария Павловна, — сказал Ахмет, показывая очень белые зубы. Ахмет всегда кого-то играл. — Твоя моя мало-мало пожевать давай, барыня! — Сегодня он был татарским извозчиком.
— Поезжайте с Богом, — сказала тетя. — А то на перевале ночевать придется.
Пролетка стояла у ворот. Андрей дал Тигру кусочек сахара.
— Вы его балуете, милорд, — сказал Ахмет. Он забрался на облучок и передал Андрею корзину. — Беречь пуще ока. Особое задание Ея Императорского Величества. Надеюсь, там нет свинины, которую не переносит моя исламская честь?
— Трогай, — сказал Андрей. — Только не тряси. А то молоко свернется.
Сиденье было раскаленным. Ахмет забыл поднять верх. Андрей поднял верх и стал укреплять его. Ахмет увидел, что он привстал, и стегнул Тигра. Тот сразу взял с места, Андрей упал на сиденье, полотно накрыло голову. Ахмет расхохотался.
Коля Беккер стоял в тени акации у своего дома, держа в руке новенький саквояж. Он был в форме института путей сообщения, полупогончики надраены до блеска, белый китель излучал особое сияние.
— Господам кавалергардам наше почтение! — закричал Ахмет издали.
Коля поднял руку в белой перчатке, принимая парад.
За зиму он отрастил небольшие усики и баки. Андрей полагал, что в Коле появилось нечто фатовское, он всегда был склонен к внешним эффектам. Но человека надо принимать таким, какой он есть. Иначе растеряешь друзей. Это были слова тети, и Андрей сразу угадал их в собственных мыслях.
* * *
Коля Беккер тратил немало усилий, чтобы никто не догадался, как он жестоко, катастрофически беден. Хотя все об этом знали. Его отец работал кондуктором на железной дороге, попал лет пять назад под поезд и остался без ноги. Мать часто хворала. Существовали Беккеры на отцовскую пенсию.
Андрей своей бедности никогда не стеснялся. Может, потому, что она была умеренной бедностью. Вот если бы он сейчас разорвал брюки, это не трагедия. Для Коли такое событие было бы катастрофой.
Андрей учился с Ахметом в одном классе, Коля годом старше. Обычно дружат в своем классе, следующий год скрывается, как за пропастью. Но все трое жили в Глухом переулке, знакомы были с раннего детства. И в их отношениях — может, это и льстило Коле — табель о рангах вовсе не зависела от имущественного положения. Коля был умнее, смелее, элегантнее приятелей. У него были лучше манеры, нежели у сына разбогатевшего возчика Ахмета и обыкновенного Андрея.
* * *
С перевала спускались быстро, пока море еще светилось вечерней синью, а чем ниже, тем более воздух густел и становился парным и шелковым.
Их обогнал автомобиль. Сначала сзади ударили лучи больших фар, затем взвыл клаксон. Автомобиль был длинным, открытым, Андрей успел увидеть двух дам в белом на заднем сиденье и офицера рядом с шоффэром.
