4 января 1937 года. Утром хотел опять поваляться и почитать, но Светка поднялась в восемь часов, будто и не каникулы вовсе. Пришлось вставать и кормить её. В сердцах дал ей подзатыльник. Сколько раз зарекался!
Она ведь не ревёт, только губы выпятит и смотрит на тебя круглыми глазами. Я этого не могу перенести. Пришлось рассказать ей сказку, да ещё взять с собой гулять, а после гуляния взять с собой к Микаэлу. Что тут было! Сусанна Амовна, мама Микаэла, как закудахтала над нею, как принялась её причёсывать, оглаживать, пичкать разными вкусными вещами, хоть святых выноси. Впрочем, нам же было лучше. Удалось и в шахматы сразиться, и разобраться в наборе „Химик-любитель“, который вчера купил Микаэлу отец. Завтра будем делать опыты.»
Запись, вероятно, тем же пером «рондо», но без поворота, твёрдые печатные буквы, те же порыжелые чернила:
проба проба проба
никак мне не мрется
кого вверх, кого вниз, а меня опять назад, начинай всё сначала
Я умру 8 (восьмого) июня 1977 (семьдесят седьмого) года в 23 часа 15 минут по московскому времени.
Запись тем же пером, торопливая скоропись с брызганьем и царапаньем бумаги, те же рыжие чернила:
Сашка Шкрябун (лето 41, с родителями в Киев, без вести)
Борис Валкевич
Сара Иосифовна
Костя Шерстобитов (ранен на Друти, июнь 44; женился на Любаше из Медведкова, осень 47)
Гришка-Кабанчик, сапёр
мл. л-т Сиротин
серж. Писюн
Громобоев, трус
с бородавкой на веке, руч. пул. (+ под Болычовом)
Фома, запасливый, с полным сидором
санинструктор Марьяна (+ на Рузе под Ивановом)
комбат Череда (+ у Ядромина?)
чистюля наводчик (Ильчин? Ильмин? Илькин?)
Капитонов (в 55 начальником цеха)
Стеша (умрёт сын, самоубийство, проследить)
Бельский, бездымная технология, патент (несколько формул, наспех набросанный чертёж)
Тосович, каратэ
Верочка Корнеева, она же Воронцова, она же Нэко-тян
Снова твёрдые печатные буквы теми же порыжелыми чернилами:
Бесполезно. Память.
Я воскресну 6 (шестого) сентября 1937 (тридцать седьмого) года в ночь на седьмое в постели. Внимание! Не суетиться! Лёжа неподвижно, досчитать до ста, затем перевернуться на живот, свесить голову через край кровати, разинуть рот и сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, высунув язык.
Светкина кровать по левую руку, Федя с Серафимой через коридор.
Запись тупым карандашом, огромные буквы вкривь и вкось, едва разборчиво:
Новый год, Новый год
Интересно, Гурченко уже родилась?
Чёрные косы, задумчивый взгляд
Сексуально-алкоголические эксцессы в пятнадцать лет
Ах, какой ты! Ой, что ты! Ой, куда ты! Ой, зачем ты! Ай! Ох!
Воронцов! Прекрати болтовню!
Три пятнадцать, шесть двенадцать, и Светке на эскимо.
Ай-яй-яй, Галина Родионовна!
Неточность. В прошлый раз было: если можно, я у вас ещё немного посижу, Галина… А нынче прямо: ты как хочешь, а я у тебя останусь. Впрочем, и тогда остался, и нынче остался. И в позапрошлый раз, кажется, тоже. Сходимость вариантов.
А в это время Бонапарт, а в это время Бонапарт переходил границу!
Ай-яй-яй, Галина Родионовна!
Запись отличными чёрными чернилами, явно авторучка:
21 августа 1941 года. Дневник прячу в обычное место до 46-го.
На Западном фронте опять без перемен.
Да помилуй же меня хоть на этот раз! Что за охота тебе так со мной играться!
Запись скверным стальным пёрышком, скверные лиловые чернила:
9 апреля 1946 года. Осталась ещё целая жизнь, 31 год. Поживём!
Гришу-Кабанчика, сапёра, раздавило танком под Истрой. И семья его вся погибла, отдавать медальон некому.
Федя, как всегда, убит в 42-м при отступлении от Харькова. Серафима высохла, одни мощи остались. А Светка вымахала в красивейшую кобылу.
Умертвие на проспекте Грановского
Алексей Т. закрыл тетрадь и осторожно положил её на край стола.
— Странная манера, — рассудительно произнёс он. — Что это может значить — «убит, как всегда»? Слушай, это не мистификация?
— Нет, — ответил Варахасий. — А тебя только это удивляет?
— Н-нет, конечно… Слушай, ты уверен, что это не мистификация?
— Уверен. К сожалению, уверен.
— Почему же — к сожалению? — удивился Алексей Т.
— А потому, дорогой, что я не литератор, а следователь прокуратуры, и я не люблю в жизни неразрешимых задачек.
Приятели помолчали. За окном сделалось совсем светло, небо очистилось над домом напротив и стало бледно-голубым. И тихо было, тихо отчётливой тишиной июньской белой ночи.
— Ладно, — сказал Алексей Т. — Ты своего добился. Ты меня поразил. Можешь быть доволен. Теперь, если позволишь, по порядку. Можно вопросы?
— Изволь, — сказал следователь городской прокуратуры Варахасий Щ. — Любые. Даже такие, на которые мне не ответить.
Невооружённым взглядом было видно, что он доволен. Алексей Т. собрался с мыслями.
— Так, — произнёс он. — Во-первых. Кто такой этот Никита Воронцов? Или нет, расскажи сначала, как эта тетрадочка попала в прокуратуру. Так будет интереснее.
— Изволь, — согласился Варахасий и рассказал.
Поздно вечером восьмого июня прошлого года на проспекте Грановского произошло убийство. Свидетели, пенсионерка имярек и пожилой артист имярек же, прогуливавшие собак неподалёку, описали это происшествие так. На тротуаре под окнами одной из шестнадцатиэтажных громадин пятеро великовозрастных молодых людей возились с мотоциклом. Мотоцикл ревел ужасно, и уже в окна стали высовываться и возмущённо кричать полуголые граждане и гражданки, и уже свидетели, по их словам, совсем собрались было подойти к этим молодым людям и попенять им за нарушение тишины и спокойствия, как вдруг к мотоциклетной компании подошёл откуда-то пожилой мужчина в белом полотняном костюме и с тростью и что-то сказал. Наверное, по поводу шума, который производила компания. Сейчас же все пятеро великовозрастных молодых людей угрожающе сомкнулись вокруг пожилого человека. Как там у них шло толковище — свидетели не слышали, грохот мотоцикла всё заглушал. Они увидели только, как пожилой человек упёр трость в грудь одного из молодых людей, особенно напиравшего на него, последовал обмен неслышными репликами, после чего пожилой человек опустил трость, а молодой человек развернулся и с большой силой толкнул его кулаком в лицо. Тут, как нарочно, мотоцикл замолк. Опрокинутый толчком пожилой человек прямо, как палка, упал навзничь, и в наступившей тишине было отчётливо слышно, как его голова с треском ударилась о край тротуара. На этом, собственно, всё и кончилось. Великовозрастные мерзавцы постояли с полминуты в нерешительности, а затем, убедившись, что жертва их не двигается, без слов кинулись врассыпную, за исключением одного, который замешкался у злосчастного мотоцикла. Через минуту бешено терзаемый мотоцикл завёлся, и оставшийся тоже умчался прочь. Только тогда остолбеневшие от неожиданности и ужаса свидетели одновременно подбежали к пожилому человеку. Он лежал на асфальте вытянувшись, раскинув руки, с широко раскрытыми глазами. Он был мёртв. И только тогда подслеповатая пенсионерка опознала в убитом соседа по подъезду, жившего в двухкомнатной квартире на шестнадцатом этаже.
