И остальные — как на ладони, надо же. Брат и сестра, погодки, — светлоголовые, любопытные. Вон тот, чумазый немного, — Асан, у мальчишки цвет кожи такой — будто пеплом присыпали. И Веник, никак на месте не посидит, все вертится, переминается с лапки на лапку. Голубь, конечно, переминается — тем и похож. Ребятам не показать, жаль. Не успеют, а фотоаппарат давным-давно не снимает, объектив грохнули… примерещилось кому-то.
Да, вот сидят эти птицы, такими тихими кажутся… А попробуй окажись в центре взлетающей стаи — со всех сторон плещут крылья, и кажется, весь мир переполошился!
Так и дома — пока никого нет, тихо… Скоро придут. Семья, хотя почти все и встретились-то случайно.
Все разные.
Альфии на прошлой неделе исполнилось двенадцать, а Соне уже шестнадцать и нравится Герка, хотя должны нравиться красавцы с обложки, а не пацан полутора годами младше, который к тому же вечно злится. Но что делать, раз так получилось?
И самое главное в жизни — ждать их, героев непутевых, неприкаянных, а потом кормить и выслушивать.
В доме имелись три табуретки, однако на них никто не сидел, все давно предпочитали пол — и есть на нем, и спать, и просто болтать и маяться дурью. Сейчас пол выглядел даже нарядно: Альфия нарвала ромашек на пустыре, хотели поставить в бутылки, но потом набросали прямо так, бело-желто-зеленой охапкой. Вчера вечером отмечали день рождения младшей подруги, а утром увидели — ромашки почти не завяли, словно призывая отметить еще что-нибудь.
— Жаль, нет праздника, посвященного зеркалам, — вздохнула Соня.
— Есть, — заявил Герка, и на миг его глаза даже подобрели. — На Островах. В переводе — «открытое зеркало», или «зеркало, открывающее истину». Олицетворяет самосовершенствование человека, а также победу добра над злом и вообще света над тьмой.
— То-то мы их колотим, не иначе, в поисках истины, — расхохотался Дан.
Соня разлила всем чай, себе плеснула в блюдце — любимый способ пить, пристроилась в уголке. Остальные сгрудились у стола.
— За зеркала, без которых наша жизнь была бы неполной! — дурашливо воскликнул Веник, поднимая надколотый стакан.
— За обретение сущности! — откликнулся Дан, непонятно, в шутку или всерьез.
Мало мы видим, мало, подумала Соня, пытаясь рассмотреть себя в темном озерце чая. Кто-то морщится от своего отражения, кто-то любуется. Но разве кто-то способен разглядеть подлинного себя?
Альфия не знала других городов, кроме этого, и любила его, весь, от крыш до подвалов. Но больше всего ей нравилось небо, там можно было летать, не опасаясь наткнуться на какой-нибудь ржавый бачок, подвернуть ногу или попасть под машину. О том, что Альфия именно летает, она ребятам не рассказывала — засмеют. Хотя и умеют видеть недоступное другим, эту немного тайну понять не смогут. Скажут — забралась на крышу по лестнице пожарной. Ну, с виду и вправду так… но душа все равно летит.
Отсюда, свысока, хорошо было видно, как Альфию ловят. То есть люди внизу думают, что ловят ее, а на самом деле там давно уже девочки нет. Она сегодня сделала очень много, на бульваре чуть не у каждой зеркальной витрины зубы начинали привычно ныть, и надо было достать из сумки припасенный камень и бросить. Хорошо, что «барометр» не подводил: в темных очках девочка видела плохо, не всегда могла понять, отражается в зеркале остановившийся прохожий — или смотрит из глубин «призрак».
Маленькие зеленые коробочки двигались по улицам взад и вперед, и с крыши Альфии стало смешно, захотелось протянуть руку и прижать одну из машинок, чтобы недоуменно заревела сирена и остальные коробочки помчались подруге на выручку.
Но таких длинных рук у человека не бывает, и девочка откинулась на спину, и вокруг стало глубокое синее небо, в котором паслось и еле слышно блеяло облачко.
Где-то через час она решила — пора и домой. Спустилась с крыши и пошла неторопливо, надеясь, что зубы вновь о себе не напомнят. А если напомнят — придется записывать адрес, чтобы наведаться позже.
Несколько раз попались стражи порядка; больше, чем обычно, их было — на девчонку поглядывали неодобрительно. Альфия старалась шага не ускорять и подозрительной не казаться. Вспомнила, как Дан говорил: «растревожить улей». Похоже, им — ребятам и ей — сегодня это удалось. То, что одно-два зеркала в городе каждый день оказываются разбиты, мало кого встревожит. Куда хуже, если такое происходит сразу с несколькими зеркалами в доме. А уж если хулиганы обнаглели настолько, что швыряют камни в витрины или зеркала магазинов, любой потребует уберечь их от нахальной шпаны.
А Дан, стоило о нем вспомнить, вынырнул ей наперерез из подворотни, будто гибкий черный кот, не к добру перебегающий дорогу. Свистки раздались, и ловить хулигана устремились сразу несколько человек, из них двое в форме патрульных.
Альфия чуть было не кинулась вслед за ним, но вовремя сообразила — только обузой будет, не помощью. Если б один или два гнались — хоть под ноги кинуться, отвлечь, а так — сама влипнет, и все.
Альфия последовала за погоней, стараясь держаться подальше, — и натолкнулась на машину стражей порядка, зеленую «жужелицу». В ней никого не было — оба патрульных, видно, как раз за хулиганом гонялись. Рядом стояла другая — формой похожая как две капли воды, только белая и без эмблемы на боку, с зеркальными стеклами. Собственность какого-то горожанина. Зуб слегка заболел, но не до него было.
Девочка обошла машину патрульных, прикидывая — если иначе не помочь другу, может, хоть колесо проколоть? Вроде нечем… Зеркало заднего вида поблескивало, потемневшее в сумерках, и отражались в нем огоньки только что загоревшихся фонарей.
Вздохнув, девочка отказалась от первоначального намерения. Пошла прочь, бросив мимолетный взгляд на зеркальное стекло белой машины.
Из него на девочку смотрел Дан. Лицо подростка было серым, как у всех «призраков», глаза — темными и пустыми. Альфия на пару мгновений застыла, ощущая в руках и ногах противное покалывание, а потом обернулась в поисках камня.
Сразу ничего дельного не попалось, тогда она ударила по невероятно прочному зеркалу солнечными очками. Помнила, что надо беречься, но очень уж хотела убрать эти пустые глаза — настоящий Дан смотрит не так!
Не так, беззвучно сказало зеркальце, расходясь трещинами, и Дан улыбнулся, и больше не выглядел неживым, и улыбался, пока она не расколотила последнюю крупную каплю зеркала. Очки теперь годились только на помойку, и руки были в крови.
Машина выла А где-то там стражи порядка гонялись за ее другом, и, кажется, еще не поймали — иначе явились бы сразу.
