До сих пор ни один корабль не забирался так далеко с колонизаторской миссией. Ни один человек не просуществовал и половины такого срока под влиянием димензино. Но было всего несколько планет, где человек мог основать колонию в естественных условиях, без громадных дорогих сооружений, без мер предосторожности. Ближайшие планеты были уже колонизированы, а разведка показала, что эта планета, которой он наконец достиг, особенно привлекательна.
Поэтому Земля и человек держали пари. Особенно один человек, сказал себе с гордостью Уинстон-Кэрби, но в его устах слова эти прозвучали не гордо, а горько. Когда голосовали, вспомнил он, за его предложение высказались только трое из восьми.
И все же, несмотря на горечь, он понимал значение того, что совершил. Это был еще один прорыв, еще одна победа маленького неуемного мозга, стучавшегося в двери вечности.
Это значило, что путь в Галактику открыт, что Земля может оставаться центром расширяющейся империи, что димензино и бессмертный могут путешествовать на самый край космоса, что семя человека будет заброшено далеко — замороженные эмбрионы пронесутся сквозь холодные черные бездны, о которых даже подумать страшно.
Уинстон-Кэрби подошел к небольшому комоду, нашел чистую одежду и, положив ее на койку, стал снимать прогулочный костюм.
Все идет согласно плану, как сказал Джон.
Дом и впрямь больше, чем он того хотел, но роботы правы: для тысячи младенцев понадобится большое здание. Инкубаторы действуют, ясли готовятся, подрастает еще одна далекая колония Земли.
А колонии важны, подумал он, припоминая тот день, сто лет назад, когда он и многие другие изложили свои планы. Там был и его план — как под влиянием иллюзии сохранить разум. В результате мутаций появляется все больше и больше бессмертных, и недалек тот день, когда человечеству понадобится все пространство, до которого оно только сможет дотянуться.
И именно появившиеся в результате мутаций бессмертные становятся руководителями колоний: они отправляются в космос в качестве отцов-основателей и в начальной стадии руководят каждый своей колонией, пока она не встанет на ноги.
Уинстон-Кэрби знал, что дел хватит на десятки лет: он будет отцом, судьей, мудрецом и администратором — своего рода старейшиной совершенно нового племени.
Он натянул брюки, сунул ноги в туфли и встал, чтобы заправить рубашку в брюки, и по привычке повернулся к большому зеркалу.
Зеркало оказалось на месте!
Изумленный, глупо раскрыв рот, он смотрел на собственное отражение. И в зеркале же он увидел, что позади стоят кровать на четырех ножках и кресла.
Он круто повернулся — кровать и кресла исчезли. В противной комнатенке остались только койка да комод.
Он медленно присел на край койки и до дрожи стиснул руки.
Это неправда! Этого не может быть! Димензино больше нет. И все же оно с ним — оно притаилось в мозгу, совсем рядом, надо только поискать.
Найти его оказалось легко. Комната сразу изменилась и стала такой, какой он помнил ее: большое зеркало, массивная кровать (вот он сидит на ней), пушистые ковры, сверкающий бар и со вкусом подобранные занавеси.
Он пытался прогнать видение, просто отыскав в каком-то далеком темном чулане своего сознании воспоминание о том, что он должен прогнать его.
Но видение не исчезло.
Он делал все новые и новые попытки, но оно не исчезало, и он чувствовал, как желание прогнать видение ускользает из его сознания.
— Нет! — закричал он в ужасе, и ужас сделал свое дело.
Уинстон-Кэрби сидел в маленькой голой комнате.
Он почувствовал, что тяжело дышит, словно карабкался на высокую крутую гору, руки сжаты в кулаки, зубы стиснуты, по спине течет холодный пот.
«А было бы так легко, — подумал он, — так легко и приятно скользнуть обратно туда, где покойно, где царит настоящая теплая дружба, где нет настоятельной необходимости что-то делать».
Но он не должен так поступать, потому что впереди работа. Пусть это кажется неприятным, скучным, отвратительным — делать все равно надо. Потому что это не просто еще одна колония, а прорыв, прямая дорога к знанию и уверенность в том, что человек больше не скован временем и расстоянием.
И все же надо признать, что опасность велика; сам человек оградить разум от нее не может. Надо сообщить все клинические симптомы этой болезни, чтобы на Земле ее изучили и нашли какое-нибудь противоядие.
Но что это — побочный эффект димензино или прямое следствие его? Ведь димензино всего лишь помогает человеческому мозгу, причем весьма любопытным образом: создает контролируемые галлюцинации, отражающие исполнение желаний.
Вероятно, за сотню лет человеческий мозг так хорошо овладел техникой создания галлюцинаций, что отпала необходимость в димензино.
Надо во всем разобраться. Он совершил длительную прогулку, и за много часов одиночества иллюзия не потускнела. Нужен был внезапный шок тишины и пустоты, встретивших его вместо ожидаемых теплых приветствий и смеха, чтобы развеять туман иллюзии, который окутывал его многие годы. И даже теперь иллюзия затаилась, действовала на психику, стерегла за каждым углом.
Когда она начнет тускнеть? Что надо сделать, чтобы полностью избавиться от нее? Как ликвидировать то, к чему он привыкал целый век? Какова опасность… может ли сознание преодолеть ее или придется снова невольно уйти от мрачной действительности?
Он должен предупредить роботов. Предусмотреть какие-нибудь решительные действия на случай, если к нему вернется иллюзия, если понадобится защитить его против его же воли.
Впрочем, хорошо бы выйти из комнаты, спуститься вниз по лестнице и обнаружить, что остальные ждут его: вино откупорено, разговор уже начался…
— Прекратить! — закричал Уинстон-Кэрби.
Выбросить иллюзию из головы — вот что он должен сделать. Не надо даже думать о ней. Необходимо очень много работать и сильно уставать, чтобы не оставалось времени на размышления, а сразу валиться в постель и крепко засыпать.
Уинстон-Кэрби припомнил, что надо делать; наблюдать за работой инкубаторов, готовить почву под сады и поля, обслуживать атомные генераторы, заготавливать лес для строительства, исследовать и наносить на карту прилегающую территорию, капитально отремонтировать корабль и послать его с роботами на Землю.
Он думал только об этом. Он намечал все новые дела, планировал их на многие дни, месяцы и годы вперед. И наконец почувствовал, что доволен.
Он владел собой.
Снизу донеслись голоса, и нить размышлений оборвалась.
Страх захлестнул его, потом исчез. Вспыхнула радость, и он быстро направился к двери.
