Он напомнил себе, что София вовсе не была похожа на его Ист-Лэнсинг. Это был настоящий город со всеми его атрибутами. А Ист-Лэнсинг больше походил на веселую деревушку. И Мэгги Меннингер тоже не была похожа на Полли, смуглую, быструю. Что же такое эта Мэгги Меннингер? Дэйлхауз терялся в мыслях. Она была совсем не похожа на всех его знакомых. Она не из его круга. Вчера, в Большом Холле Культуры и Науки, она была его ученым коллегой. Затем ночью она была именно тем, что хотел бы каждый американский мужчина иметь в своей постели. Но кто она сегодня утром? Они уже не шли рядом, прижавшись друг к другу и полуобнявшись. Мэгги шла твердым шагом, глубоко затягиваясь сигаретой, смотрела только вперед.
Наконец, она, казалось, пришла к решению и повернулась к нему.
— Университет Штата Мичиган, Институт Экстрасолярной Биологии, Дэниел Дэйлхауз, бакалавр, Магистр, Доктор. Разве я не говорила тебе, что я изучила все материалы о тебе, прежде чем вылететь из Вашингтона?
— Ты? — удивился он.
— У тебя интересный доклад. Думаю, что ты говоришь серьезно о твоем желании лететь. Дэнни-мальчик, я могу тебе помочь.
— Как?
— Деньгами, мой милый. Это все, что я могу дать. Разве ты не заметил эмблему с моим именем и должностью, когда раздевал меня? Я работаю в КИЭКСМЕ.
— Хвала тому, откуда проистекают все блага, — с чувством процитировал Дэнни. Это была строфа из институтской песни. Ведь ежегодно институт Дэнни получал дотацию из Комитета по Исследованию и Эксплуатации Космоса. Только благодаря этим Дотациям мог существовать институт.— Почему же никогда во время приездов в Вашингтон я не встретился с тобою?
— Я работаю там с февраля. Я вице-секретарь новых проектов. Этой должности раньше не существовало. Так что я первый вице-секретарь. А до этого я преподавала в своей альма-матер. Маленькая школа без факультета экстрасолярной биологии. Ну так что?
— Ты о чем?
— Ты спишь? Ты хочешь участвовать в экспедиции к Звезде Кунга?
— Я? О, Боже, конечно, да! Она взяла его руку, легонько похлопала:
— Считай, что все улажено. О, что это?
— Но...
— Я же сказала - все улажено.— Она больше не смотрела на него. Что-то иное привлекло ее внимание. Они пришли в большой парк, и аллея вела к мемориальному комплексу. Справа и слева у входа в аллею находились две бронзовые скульптурные группы. Дэйлхауз шел за Мэгги к скульптурам. Он ничего не понимал, он еще не мог поверить ее словам.
— Думаю, что я должен принять предложение,— пробормотал он нерешительно.
— Тупица! Сколько можно говорить. Ты получишь официальное приглашение—Она рассматривала бронзу.— Посмотри на это!
Дэйлхауз рассматривал фигуры без интереса.
— Это военный мемориал,— сказал он.—Солдаты и мирные жители.
— Разумеется. Но не совсем он старый. Пулемет у солдата., и этот, на мотоцикле. И посмотри, некоторые солдаты—женщины.
Она наклонилась и рассматривала надпись, исписанную кириллицей.
— Проклятье. Не понимаю, что написано. Но эти рабочие и крестьяне приветствуют освободителей, да? Наверное, это последняя большая война — Вторая Мировая. Это Болгария, а значит, Красная Армия изгоняет отсюда немцев, и все болгары встречают их цветами, сердечными рукопожатиями и кружками с чистой родниковой водой. Боже! Дэнни, оба моих деда сражались в ту войну, и одна из бабок. Двое на одной стороне, одна на другой.
Дэйлхауз с любопытством посмотрел на нее. Все-таки странно видеть человека, который так интересуется той войной, хотя каждый знает, что любая война—это только борьба за рынки,
— А что с твоей второй бабкой? Она жива?
Мэгги коротко взглянула на него:
— Погибла во время бомбежки,— сказала она.—Эй, вот это любопытно.
Скульптуры действительно были интересными для любого любителя войны. Каждая фигура выражала мужество, радость победы, решимость в самых лучших традициях соцреализма. Все фигурки были выполнены так, чтобы вписаться в прямоугольный объем, и поэтому напоминали банку сардин, которые переплелись между собою. Интерес Мэгги к этим скульптурам был интересен сам по себе. Дэйлхауз заметил, что жандармы уже прошли мимо них и теперь разворачивались, чтобы идти в обратном направлении по своему маршруту. Взгляды у них были непроницаемы.
— Так что тут любопытного в солдатах? — спросил он.
— Это же мои противники, дорогой Дэн, разве ты не знаешь - Марджори Мод Меннингер, капитан армии США, закончила Уэст-Пойнт. Если бы ты видел меня в форме! — Она закурила вторую сигарету, и когда она протянула ее Дэну для затяжки, понял, что это вовсе не табак.
Она задержала дым в легких, затем выпустила длинную струю дыма.
— Какие были времена! — мечтательно проговорила она, глядя на бронзовые изваяния.— Посмотри на этого молодца, который поднял ребенка в воздух. Знаешь, что он говорит другому солдату? "Давай, Иван, я подержу ребенка, пока ты позабавишься с его матерью, а затем подержишь ты, а я сменю тебя".
Дэйлхауз рассмеялся. Ободренная Мэгги продолжала:
— А ты знаешь, что говорит этот мальчик? "Эй, доблестный солдат Красной Армии, тебе нравится моя сестра? Что ты дашь за нее? Шоколад? Русские сигареты?" А офицер, который берет цветы из рук женщины? Он говорит: "Послушай, товарищ. Зачем ты воруешь народное достояние из парков. Смотри не ошибись, а то тебе придется много времени провести в лагере. Немцы ушли, с ними покончено. Но теперь сюда пришли советские солдаты..."
— Эй, Мэгги,— беспокойно сказал он.— Идем.
Он внезапно понял, что жандармы не улыбаются больше, и вспомнил, правда, немного поздно, что вся городская полиция прошла краткосрочные курсы иностранных языков. Все-таки в городе проходила крупная международная конференция, а жандармы должны быть на высоте.
Все, что можно сказать об Ане Димитровой, вряд ли нужно говорить, потому что это было очевидно с первого взгляда. Нежная восторженная девушка, способная любить и внушить любовь. Иногда ее мучили жесточайшие головные боли, и тогда она была раздражена, теряла ориентацию, боль буквально ослепляла ее. Но она старалась переносить такие приступы в одиночестве, не причиняя никому беспокойства.
Она встала рано, как и рассчитывала, пробралась на кухню, чтобы сварить кофе своими руками. Никакого суррогата для Ахмеда! Когда она принесла ему кофе, он поднял эти длинные, разбивающие сердце ресницы и улыбнулся ей. Легкие морщинки побежали вокруг его темно-коричневых глаз.
— Ты слишком добра ко мне, Нан,— сказал он на урду. Она поставила чашку возле него и опустилась на колени, чтобы потереться своей щекой о его лицо. Ахмед не признавал поцелуев, за исключением таких обстоятельств, каких она, хоть и испытывала при этом необычайное наслаждение, не хотела включать в свои теперешние планы.
