Он вышел. Леха потянулся к выключателю, но Леська выбежала вслед за Парамоном.
- Ты куда? Что ты как девочка...
Она схватила куртку и выскочила на лестницу. Ступеньки, ступеньки, ступеньки... серые и грязные...
Хотелось жить, хотелось верить, хотелось рожи строить зеркалу, хотелось пить тяжелый херес и придавать значенье мелкому. Однако вышло все иначе, хоть я смеялась жутко звонко, в зеркальном отраженьи плачет такая же, как я. Девчонка.
Леська толкнула тяжелую парадную дверь и вынеслась на улицу. Мутное молоко рассвета текло по ущельям улиц. Низовая поземка играла обрывками серпантина.
Был херес, был и шоколад, и были те, кого не звали, и было все совсем не так, и были дерзкими детали.
Она шла по пустынной улице. Скрипел снег под сапожками. Ее слегка мутило, но от свежего воздуха становилось легче.
От сладкого уже тошнит, от тортов и от мармелада, и от наигранных обид, от шуточек, каких не надо.
Леська достала сигареты и спички. Никак не могла прикурить - руки дрожали, спички гасли на ветру.
На сладкой вечеринке этой твое лицо в толпе мелькнуло, но было слишком много света и утомительного гула. Тебя не вижу - вижу тех, кто так невыносимо близко, и потому, прервав свой смех, я удаляюсь по-английски.
Леська курила, привалившись к кирпичной стене чужого дома. Никого... Только одинокое такси крадется по двору, разыскивая нужный подъезд.
Вдруг Леська услышала где-то рядом шаги и тихие голоса. Она обернулась. По белому тротуару шли двое. Он и она. Он что-то весело шептал ей на ухо, она тихо смеялась.
Леська сначала увидела лицо мужчины - красивое, с тонкими чертами, синими теплыми глазами, обрамленное серебряными прядями вьющихся волос - и лишь потом заметила, как странно он одет. Узкий атласный камзол, шитый тусклым шелком с блестками, кремовые кружева... Звездочки шпор еле слышно звенят... Откуда он такой здесь взялся?
Он смотрит на свою спутницу с нежностью и любовью, бережно поддерживая ее под локоть. А она смеется негромко, грациозно склоняя голову к его плечу. Изящная рука небрежно придерживает подол длинного белого платья. Чуть шумят кружева юбок, волнуясь, как пенный прибой.
Какая красивая... какие они оба... вокруг них столько тихого счастья и света...
Платье-то! Нежнейшее, блистательнейшее! И в темных локонах - алмазное перо, которое покачивается в такт неспешным шагам. Как королева...
Они давно уже прошли мимо, а Леська все никак не могла опомниться. Она стояла и шептала, как во сне: "Меня зовут Людмила..." Потрясение оказалось не слабым. Кто они такие, что ходят тут вот так?
Шел снег. И шла зима.
Людмила взвыла. Как хочется белого платья и много счастья!
Все! К черту! Надоело! Шью белое платье! Сейчас! Немедленно... И тоже вот так в новогоднее утро - выйти из дому в рассвет. А дурочка вроде Леськи пусть увидит и поймет. Все! Людмила шьет белое платье.
Она влетела в свою квартиру. Все уже легли спать, так что она никого не встретила. Не разуваясь, она бросилась к шкафу, в котором мама хранила швейный приклад. Людмила вытащила все запасы прямо на пол.
- Ну не то! Да где же оно... был же белый, я помню...
Она обезумела. Трясущимися руками развернула ткань. Схватила ножницы и принялась кроить как Бог на душу положит. Затарахтела швейная машинка. Но ткань рвалась и расползалась под иглой. Девушка вспомнила, что нужны еще кружева, много кружев! Она металась, как бешеный призрак по квартире в поисках, переворачивала ящики, шкатулки, коробки. Но кружев не было нигде. Вспомнила, что могут быть в кладовой и бросилась в коридор.
Вдруг резко залился дверной звонок.
Людмила замерла.
И почему-то вдруг поняла, что кружев в кладовой нет и быть не может. И что белое платье она, конечно, сошьет, а вот дальше... Тоска.
Людмила открыла дверь.
На пороге стояла Черная Невеста.
И в руках у нее был моток белых кружев.
