С этим заброшенно-древнерусским пейзажем в разительном контрасте находилась дверь, ведущая в терем. В древние, потемневшие от времени брёвна был врезан круглый люк, диаметром немногим больше метра, из сверкающего зелёного металла, покрытого каким-то затейливым узором. Выше и ниже люка угадывались вставки из более светлого дерева, закрывающие некогда существовавший дверной проём.
Впрочем, времени для осмотра местных достопримечательностей у нас не было.
— Вы слышите меня? Что нам делать? — наклонившись к лицу девочки, спросил Михалыч, почему-то обращаясь на «вы».
Девочка опять выгнула бровки — я уже понял, что так отражаются на её лице какие-то волевые усилия, при помощи которых она совершает некие действия. Телепатия, телекинез или что там ещё?
Люк дрогнул и бесшумно исчез, как и не было. Неяркий голубовато-белый свет изливался из отверстия, размытые блики загуляли по двору.
— Туда… — прошептала девочка. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять — она умирает. И там, в голубоватом отверстии люка, её спасение.
Мы с Ильёй буквально выскочили из машины, вытащили пострадавшую — Михалыч помогал из машины — и рысью взбежали на крыльцо. Илья с ходу, согнувшись, нырнул в люк, я последовал его примеру, пребольно ударившись макушкой и споткнувшись о высокий порог (или что там у люка — комингс, что ли?)
Внутри квадратной просторной — восемь на восемь, не меньше — комнаты был разлит неяркий жемчужно-белый свет, струившийся с матово-белого потолка. Стены сохранили свою бревенчатую первозданность, вот только в стены эти были врезаны точно такие же люки, что и на входе, только открытые. В каждой стене было по два люка, ещё четыре находились на потолке и четыре на полу, попарно в углах, один над другим. Нечеловеческая планировка, мелькнула в голове лихорадочная мысль, таких совсем уже больных архитекторов не бывает в принципе… Но разглядывать было некогда.
— Туда… — ещё раз прошептала девочка. И мы вдруг сразу поняли — куда. Нырнув в люк, мы оказались в комнате чуть поменьше, всю середину которой занимали три странных предмета, больше всего напоминающих саркофаги египетских фараонов. Или гигантские мыльницы, разъятые на две половинки. Половинки эти неподвижно парили в воздухе без всякой видимой опоры, метрах в полутора одна над другой. «Саркофаги» имели в длину метра три с половиной, в ширину метра полтора и были блестящими, переливчато-зеленоватыми. Где-то на краю сознания у меня мелькнула неуместная сейчас мысль — как сюда затащили эти бандуры, при таком узком люке?
— Что дальше? — спросил Илья, но ответа не было. Голова девочки безвольно свесилась на бок, глаза были закрыты.
Мы в смятении переглянулись. Терять нельзя было ни секунды.
— Давай! — вдруг решился я. Илья понял без слов. Мы на вытянутых руках осторожно положили девочку в углубление крайнего «саркофага», как в ванну, и хотели уже распеленать её (она же была запеленута в нашу палатку), но вдруг «саркофаг» издал резкий, длинный свист, и нас отбросило, как ударом тока. Тело девочки плавно поднялось в воздух, повисло секунд на пять и медленно развернулось на 180 градусов — так поворачивается стрелка самодельного компаса, изготовленного из намагниченной иглы, воткнутой в пробку и пущенной в миску с водой. Наверное, мы положили её головой не туда, догадался я.
«Саркофаг» вновь издал длинный свист, крышка мягко опустилась на продолжавшую висеть в воздухе девочку. Через пару секунд раздался странный скрипящий звук, затем крышка чуть приподнялась — на ладонь, не больше. Вновь раздался свисток — на этот раз короткий — и из щели между половинками «саркофага» выпорхнули, как осенние листья, какие-то лоскутки. Короткий свисток, и половинки вновь плотно сомкнулись.
Я поднял один из разлетевшихся лоскутков — это был аккуратный, почти правильный квадратик брезента. Наша палатка, сообразил я.
— Смотри! — вдруг крикнул Илья, показывая на люк.
Я успел только скосить глаза. На пороге стояла странная призрачная фигура, будто марево над асфальтом в жаркий летний полдень. Более никаких движений я сделать не успел. В глазах у меня помутилось, мир стремительно сошёлся в точку, и наступила тьма…
* * *
Я очнулся от мелодичных, позвякивающих звуков. В голове ощущалась неприятная тяжесть, как после похмелья или угара, но она быстро проходила. Ноздри чуть щекотал лёгкий, ни с чем не сравнимый аромат, сложная смесь запахов летнего луга, эфира и озона. Где я? В больнице?
Стараясь не делать резких движений, я осторожно, медленно приоткрыл глаза и осмотрелся. Я лежал в какой-то здоровенной ванне, с упругим и тёплым дном. Надо мной висела другая ванна, перевёрнутая вверх ногами. Дно этой перевёрнутой «ванны» было покрыто какими-то шевелящимися отростками, медленно втягивающимися в дно, как в воду. За пределами этой штуковины, по краям моего поля зрения сиял жемчужно-белым светом потолок. Руки и ноги мои были привязаны к «ложу» за щиколотки и запястья, голову мягко придерживали какие-то щупальца, неприятно щекотавшие лоб. Что-то ещё ощущалось в области локтевого сгиба — может, капельница? Выходит, точно больница. Но почему меня сунули в ванну? И что это за такое надо мной — таких аппаратов в наших коновальнях я ещё не видел.
В поле зрения справа и слева возникли сосредоточенные детские личики. Откуда дети?
Дети между тем заулыбались, перекинулись быстрыми взглядами, и стоявший слева ребёнок — вроде девочка — произнёс:
— Вставай, уважаемый. Хватит лежать, всё с тобой в порядке.
Никогда бы не подумал, что девочки могут говорить таким голосом — роскошное, бархатное, чуть вибрирующее контральто. За такой голос любая певица миланской оперы, не колеблясь, отдала бы полжизни. И потом, почему на «ты»? Очень невоспитанные дети!
Словно прочитав мои мысли, они засмеялись. Путы-щупальца, удерживавшие мои руки и ноги, исчезли. Я ещё секунду помедлил и осторожно сел.
«Детишки», разбудившие меня — мальчик и девочка лет десяти — стояли совершенно голые, и за спиной у обоих были сложены крылья с белоснежно-радужными перьями.
Всё вспомнилось мгновенно — и девочка-ангел, сбитая машиной, и наша безумная ночная гонка, и «саркофаг» в лесном тереме.
Я обалдело озирался по сторонам, затем глянул на себя. Одет я был не теплее, чем эти ангелы, буквально в чём мать родила. Где мой десантный камуфляж? (Я всегда езжу на рыбалку в этой одежде — тепло, удобно, и грязь не видно).
— К сожалению, одежды твоей нет, — произнёс «мальчик». Голос у него тоже был ничего, высокий оперный баритон. — Я в испуге всадил в вас обоих максимальный импульс парализатора, не рассчитал. Друг твой ничего, а у тебя остановилось сердце, и пришлось срочно поместить тебя в витализатор. Ну и… Ладно, что-нибудь придумаем. Вылезай уже!
