«По-человечески», или «языком», тина-Делла говорила мало и неохотно — зато в моих словах понимала даже больше, чем я хотел ей сообщить. Не только смысл — но интонация, мельчайшие оттенки настроений тут же становились ее добычей.
Она вовсе не была деликатна. Ей и в голову не приходило притвориться чуть менее проницательной; наоборот, ей, кажется, доставляло удовольствие ставить меня в неловкое положение.
Она заметила, что я брезгую обществом ее няни, и использовала это новое знание с тем же энтузиазмом, с каким мальчишка пользуется девичьей боязнью мышей. К счастью, у постоялки хватало такта избегать встреч со мной, и Делле не удалось подсунуть живой морщинистый мешок ко мне в постель, как она одно время собиралась.
Она была ребячлива. Она была излишне эмоциональна, и, что самое страшное — она была чудовищно упряма. Всякая попытка «переупрямить» ее провоцировала ни много ни мало, но настоящую вспышку ярости. В один из первых же уроков я попытался настоять на своем, обучая держать кисть правильно, а не так, как она привыкла; результатом моей настойчивости — почти шутливой мягкой настойчивости — оказались истерика и сорванный урок. Тина-Делла сверкала мокрыми глазами и пела — стонала — непонятные мне угрозы и жалобы; я готов был идти к хозяину и отказываться от договора. К счастью, тот бродил по дальним границам своих владений и, как нередко бывало, отключил связь.
Вечером я сказал Нелли, что болен и не в состоянии спуститься в столовую, и попросил принести мне ужин наверх. Нелли подчинилось без единого вопроса.
Спустя полчаса в дверь постучали; я думал, что это Нелли пришло утилизировать посуду, и разрешил войти.
Это была не Нелли. В приоткрывшихся дверях стояла, втянув голову в плечи, несчастная тина-Делла.
* * *
Каждое утро я делал над собой усилие, вылезая из теплой постели навстречу космическому холоду этого дома.
На пластиковом коврике у кровати лежал иней.
В моей комнате был один неисправный фильтр; обнаружив его, бегущий по потолку робот-техник всякий раз издавал резкий тревожный звук, иногда будивший меня по ночам. Утром в дальнем углу с потолка свисали белесые сталактиты известковых отложений; каждый день Нелли «сбривало» их при помощи вакуумной установки, но они появлялись опять.
— Нелли, почему нельзя заменить фильтр?
— Он работает, тан-Лоуренс.
— Ваш паук меня будит.
— Я отключу ему аудиосигнал.
В девять полагалось спускаться к завтраку. По утрам тан-Глостер редко трапезничал с нами — обычно он отправлялся на прогулку еще затемно; тем не менее завтрак начинался всегда в одно и то же время.
Я научился распознавать приветствие, произносимое тина-Деллой на языке постояльцев, вернее, я научился отличать это приветствие от всех других звучащих фраз; однажды я попытался воспроизвести — пропеть — его, но тина-Делла так смеялась, что я не решился повторить свой опыт.
После завтрака тина-Делла поступала в мое распоряжение — я учил ее пользоваться профессиональным этюдником и многофункциональной кистью. Мы рисовали натюрморты до полудня (местные сутки содержали двадцать три стандартных часа), после этого пили чай, и тина-Делла отправлялась на уроки к постоялке.
Со временем у меня вошло в привычку присутствовать на этих уроках — хоть полчаса, хоть час. Я садился в третье кресло у обогревателя и слушал, как они говорят.
Звуки, издаваемые тина-Деллой, с натяжкой можно было еще принять за странную песню. Постоялка генерировала звуковые колебания всей поверхностью морщинистого тела; в ее распоряжении был диапазон от неслышно-высоких до неслышно-низких, пугающе-глубоких частот, а тембральная окраска менялась так неожиданно, что заскучать, слушая ее, не представлялось возможным.
Иногда я засыпал в кресле, слушая, как постоялка рассказывает о чем-то тина-Делле.
В тех снах я летал.
* * *
В тот день я решил развлечь мою ученицу. Тем более, что рисование кубов, шаров и чашек ей явным образом надоело.
Я попросил найти для меня цветок. Она обшарила весь дом и в конце концов принесла древнюю самоделку из проволоки и асбестовых лоскутков. Такие «цветы», помнится, мастерил в детском модуле мой сын…
Итак, я поставил перед собой конструкцию из нескольких переплетенных «стеблей» с безвольно свисающими «лепестками»; я отключил все функции этюдника и на глаз, как первобытный рисовальщик, изобразил на экране букет осенних астр.
Цветы стояли, освещенные солнцем, в движении световых пятен, в полутенях и бликах, теплые и влажные; я сам не ожидал подобной удачи, а Делла — та протянула руку, будто желая проникнуть за поверхность экрана и коснуться зеленых стеблей.
— Это астры, — сказал я и задержал дыхание, потому что в фильтрованном воздухе Медной Аллеи мне померещился тонкий, терпкий, осенний запах.
Тина-Делла перевела взгляд на алюминиево-асбестовую конструкцию на столе. Снова посмотрела на мой рисунок; потом взглянула мне в глаза.
— Кажется, вы все-таки нашли общий язык, — сказал тан-Глостер вечером того же дня.
Я давно заметил, что линза-диагностер была для него только прикрытием: его ненормальная проницательность имела другую природу.
Вечером он предложил мне выкурить сигару перед обогревателем в его кабинете; я согласился. Я уже очень давно не курил — в моем распоряжении не было достаточно воздуха.
Это был замечательный длинный час. Мы сидели, вытянув ноги, наслаждаясь каждой секундой жизни, каждым дымным колечком; только когда последняя крупица табака превратилась в пепел, когда отключился аварийный вентилятор — только тогда я решился задать свой вопрос:
— Прошу прощения, тан-Глостер. Неужели не существует механизма… способа… перевести? Я имею в виду частотную речь?
Тан-Глостер улыбнулся:
— Почему же… Кое-какие устойчивые сочетания поддаются переводу. Но как правило, милейший тан-Лоуренс, постояльцы оперируют понятиями, которым нет аналога в человеческом мышлении. У вас попросту не хватит слов.
— Мой музыкальный слух…
— Бросьте, при чем тут слух. Не просто различать четверть тона — но иначе думать… Вы, конечно, понимаете, насколько образ мышления зависит от языка? Вот наша девочка и мыслит категориями, которые вы можете в лучшем случае ощутить.
— Почему вы хотите, чтобы тина-Делла была более постоялкой, нежели человеком? — спросил я тихо.
— Ах, любезный тан-Лоуренс, — тан-Глостер махнул рукой. — Она человек. И я человек — а я ведь такой же, как она. Именно потому, что меня воспитала постоялка, я не мог не сделать то же самое для Деллы… хоть она и не дочь мне.
