Александр Абрамов - Апробация

Да, был и такой эпизод в этой судорожной пятнадцатиминутке, в этом яростном штурме ворот миланцев. Итальянскую команду устраивала ничья, но пенальти в их ворота давал почти верную победу «Спартаку». Сразу все стихло, даже перепалка вокруг судьи — память академика уже не воспроизводила звуков. Он смотрел только на мяч, который аккуратно устанавливал судья на одиннадцатиметровой отметке. Даже миланский вратарь тонул в мутном тумане; мяч в памяти академика точно укладывался в рамку ворот, Вратаря он воспринимал как штангу, которую не имел права задеть.

Кибернетик увидел престранное зрелище. Ворота и мяч помчались от него, как снятые наездом киносъемочной камеры. Экран пересекла нога — заведенный край трусов, голое колено, чулки со щитками и мяч, рванувшийся от ноги косоприцельным прострелом. Мгновение — и он исчез за воротами, пролетев на какой-нибудь сантиметр рядом со штангой.

Кибернетик искоса взглянул на сидевшего рядом: глаза его были прикрыты руками. Без слов сочувствия, без вопросов кибернетик выключил преобразователь памяти. Экран погас.

— Снимайте присоски, — сказал академик и прибавил с горечью: — Вы понимаете теперь, почему этот матч был для меня последним?

Кибернетик ничего не ответил, молча освободил голову академике от проводки, переключил какие-то рычажки на панели и, присев к столу, записал что-то в толстой бухгалтерской книге.

— Что вы записываете? — спросил академик.

— Показатели приборов. Чистоту звука, резкость изображения, коэффициент точности…

— А коэффициент полезности?

— Не понимаю.

— Какую пользу людям принесет показанная вами кувырколлегия? Историкам футбола? Дипломантам спортивных вузов? Клубным музеям? Кинодокументы и магнитная лента выполнят эту задачу точнее и проще.

— Ваша проба не записывалась.

— А ваша? Кому вы ее покажете? Жене, когда она состарится? Или внукам, когда они подрастут?

— Над фонографом Эдисона тоже смеялись, а он положил начало звукозаписи.

— Несопоставимые величины! — закричал академик. — Есть и другие. Микроскоп привел нас в микромир, а лазер к космическому видению. Но куда приведет материализация времени? К механическим игрушкам для взрослых детей. Я бросил свою, потому что не мог стабилизовать время, вы тоже — я уверен в этом! — бросите вашу, потому что не можете его изменить.

— Не все в науке нужно рассматривать с точки зрения практической пользы.

— Все! Не сейчас, так в будущем.

— Значит, вето?

— На что вето? На игру со временем? Да! На кинематографию памяти? Что же до аппарата, то пока вы создали только игрушку — отдайте ее врачам или криминалистам: она им пригодится. И не останавливайтесь на полпути. Ищите ключ к тайнам человеческой памяти, к ее коду, к ее совершенствованию. Будьте ее хозяином, а не копиистом.

Академик встал и, не прощаясь, пошел к выходу. У двери он остановился и долго стоял так, не касаясь дверной панели и не оборачиваясь к молчавшему кибернетику.

— А жаль, — вдруг произнес он, не двигаясь, — честное слово, жаль.

— Не люблю, когда меня жалеют, — вспыхнул кибернетик.

Академик оглянулся — глаза его снова помолодели.

— Я думал не о вас, — сказал он.

— А о ком?

— О себе. После этого матча мне предложили заменить уходившего на пенсию тренера. Я отказался. А зря! Кто знает, может, это была невосполнимая потеря для футбола. Может, именно мне удалось бы создать чудо-команду — голубую мечту болельщика. А, как вы думаете?

Кибернетик в растерянности не сразу нашелся: шутит академик или говорит всерьез? Да шутит же — за академиком это водилось: несколько ироничный взгляд на собственную персону.

И кибернетик в тон ответил:

— Это не в компетенции моей «игрушки».

Академик рассмеялся и вышел.

Не много, но многое (лат.).