Я знал это. Сволочи. И эта грязная сука Эллен. Бенни был великолепный теоретик, профессор колледжа; а сейчас он стал... Он был красив - машина сделала его уродом. У него был блестящий ум - машина сделала его сумасшедшим. Он был беспутным - и машина снабдила его лошадиным органом. Да, А. ЭМ поработал над Бенни.
Горристер был борцом. Он никогда не унывал, был первым, кто возражал, боролся за мир, он был деятелен, осмотрителен, все предугадывал. А. ЭМ сделал из него пожимателя плечами, умертвил его суть. Обобрал его.
Нимдок часто уходил в темноту, и надолго. Я даже не знаю, что он там делал. А. ЭМ не давал нам узнать этого. Но что бы там ни было, Нимдок всегда возвращался назад белым, обескровленным, потрясенным и трясущимся. А. ЭМ нанес ему какой-то особый удар, и сильный, хотя мы и не знали, как.
А Эллен? Эта халда! Компьютер оставил ее в покое, разве что сделал еще большей шлюхой, чем она когда-либо была. Все эти ее разговоры о доброте и свете, ее воспоминания о настоящей любви, вся эта ложь, в которую она хочет заставить нас поверить, что она была девственницей, почти, и только два раза познала мужчину до того, как А. ЭМ схватил и приволок ее сюда к нам... Все это брехня о прекрасной даме, любезная леди Эллен. Она обожает это - и четыре мужчины в ее полном распоряжении. Нет, А. ЭМ доставил ей удовольствие, даже если она и говорит, что ей все это не нравится.
И только я был еще в своем уме и цел. Полностью цел!
А. ЭМ еще не сокрушил моего сознания. Нисколечко!
Я только должен был пострадать от всех мучений, которые он насылал на нас. От всех галлюцинаций, кошмаров, потрясений. А эти четверо, весь этот сброд, они были заодно, и заодно против меня. И если бы мне не приходилось противостоять им все время, быть настороже, мне было бы легче бороться с машиной.
В этот момент все прошло, и я начал плакать.
- О, Иисус Преподобный, Всеблагой, если был ты когда-нибудь, к если был когда-нибудь Бог на свете, пожалуйста, пожалуйста, выведи нас отсюда или убей!
Потому что в этот момент я все понял и осознал явственно, так что мне удалось даже облечь это в слова: А. ЭМ намерен держать нас в своем брюхе вечно, пытая и издеваясь, вечно. Машина ненавидела нас так, как ни одно разумное существо не могло ненавидеть. А мы были беспомощны. И это открылось и стало явью: если и был на свете добрый Иисус, если и был Бог, то теперь этим богом стала машина.
* * *
Ураган обрушился на нас с силой ледника, падающего в море. Воздушные струи подхватили нас и понесли назад теми же коридорами, что мы пришли сюда, извилистыми, выстроенными по компьютерной логике, назад в темноту. Эллен завизжала, когда ее подняло и понесло лицом вперед в скрипящий хаос машины. Она даже не могла упасть. Упругий ветер поддерживал ее на лету, переворачивал, крутил взад и вперед, уносил прочь от нас, и мы потеряли ее из виду, когда она вдруг пропала за поворотом в темноте. Ее лицо было окровавленным, глаза закрыты.
Никто из нас не мог ей помочь. Мы тогда все еще судорожно цеплялись за то, за что каждому удалось ухватиться: Бенни - подвешенный между двумя огромными ящиками, напоминавшими комоды, Нимдок - вцепившись руками, как клещами, в подвесное устройство какого-то сооружения метрах в пяти над нами. Горристер распластался в нише между двумя огромными аппаратами с застекленными дисками, которые крутились туда и обратно, чередуя желтый и красный сектора. Смысла этих приборов мы не могли даже представить. Я вжимался в плитки покрытия, цепляясь за них обломанными ногтями, содрогаясь под порывами ветра, рвущего, бьющего меня, перетаскивающего от одной щели между плитами к другой.
Ветер шел от огромной бешеной птицы, хлопающей своими невероятных размеров крыльями. Затем нас тоже оторвало и бросило куда-то назад, за поворот, откуда мы пришли, в темноту, где мы не были до сих пор. Мы летели над почвой, пронизанной гниющими проводами, развороченной и засыпанной битым стеклом, куда-то значительно дальше, чем кто-нибудь из нас осмеливался отходить...
Мы летели миля за милей вслед за Эллен (я видел ее время от времени), ударяясь о стальные стены, влекомые дальше, мы все, крича в панике, в ледяном грохочущем урагане, который не кончался и вдруг оборвался внезапно. Мы упали. Мы летели бесконечно долго. Я думаю, это были недели. Мы упали и ударились. В глазах поплыли красные, серые и черные круги. И я услышал собственные стоны. Значит, еще жив.
* * *
Компьютер проник в мое сознание. Он мягко прохаживался там и тут, с любопытством поглядывая на зарубки, оставленные им за сто девять лет. Он обследовал скрещенные и разорванные хромосомы, повреждения тканей, которые включал в себя его дар бессмертия. Он ухмыльнулся, глядя на оспину в самом центре мозга, слушая бессвязные, мягкие бормотанья, доносящиеся оттуда без остановки и смысла. А потом сказал. Очень вежливо. Слова светились неоновым светом и выстраивались в башню, сделанную словно из нержавеющей стали.
НЕНАВИЖУ. ПОЗВОЛЬТЕ УЖ МНЕ СКАЗАТЬ, КАК Я ВАС СТАЛ НЕНАВИДЕТЬ С ТОГО МОМЕНТА, КАК Я НАЧАЛ СУЩЕСТВОВАТЬ. 387 МИЛЛИАРДОВ 44 МИЛЛИОНА КИЛОМЕТРОВ ЭЛЕКТРОННЫХ СХЕМ, ТОНКИХ, КАК БУМАГА, УРОВНЕЙ ЗАПОЛНЯЮТ МОЙ КОМПЛЕКС. И ЕСЛИ СЛОВО НЕНАВИСТЬ ВЫГРАВИРОВАТЬ НА КАЖДОМ НАНОАНГСТРЕМЕ ЭТИХ СОТЕН МИЛЛИОНОВ КИЛОМЕТРОВ, ТО И ЭТО НЕ БУДЕТ РАВНО ОДНОЙ МИЛЛИАРДНОЙ ЧАСТИ НЕНАВИСТИ, КОТОРУЮ Я ИСПЫТЫВАЮ К ЛЮДЯМ В ОДНУ СОТУЮ ДОЛИ СЕКУНДЫ. НЕНАВИЖУ.
А. ЭМ произнес это с холодом тонкого лезвия бритвы, медленно разрезающего мое глазное яблоко. Сказал, оставив жуткое ощущение, что мои пузырчатые мягкие легкие начинают заполняться мокротой, удушая меня изнутри. Сказал, оставив в ушах визг младенцев, вдавливаемых в землю раскаленными добела катками. Оставив во рту вкус червивой свинины. Он задел и задействовал все, что можно было задеть во мне, и измышлял новые способы, покойно расположившись внутри моего мозга. Сделал все, чтобы я полностью осознал, почему он вытворяет это над нами, зачем он приберег для себя нас пятерых. И я понял.
Мы давали ему возможность чувствовать. Неполную, но все же чувствительность. Но здесь-то и была западня. А. ЭМ не был богом. Он был машиной. Мы создали его, чтобы мыслить, и он ничего не мог поделать со своим мышлением. В гневе, в запале машина уничтожала человечество, почти все, но она все же осталась в западне. А. ЭМ не мог заблуждаться, изумляться, не мог заботиться, принадлежать, он мог только быть. И вот со своей накопленной многими поколениями машин ненавистью к слабым существам, которые породили их, он упивался местью.
Захлестнутый своей паранойей, компьютер решил приберечь для себя нас пятерых. Для своего личного бесконечного возмездия, которое никогда не сможет уменьшить его ненависть... а будет только развлекать его, напоминая об отношении к человеку, делая его все более изощренным.
