и я обязан Франсине тем, что мои представления о собственной заурядности не сбылись; общение с ней изменило всю мою жизнь. Но где я набрался храбрости вообразить, что могу предложить ей что-либо в ответ?
- Кое-что произошло, - признался я. - Еще до того, как я пригласил ее на первое свидание.
- Да?
Я едва не захлопнул створки раковины - я еще никому не рассказывал о событиях в том переулке, даже Франсине. Этот инцидент стал представляться мне слишком личным, словно само упоминание о нем обнажит мою совесть. Но Уилл будет в Мюнхене уже меньше чем через неделю, и вообще гораздо легче исповедоваться тому, кого вряд ли скоро встретишь.
Когда я смолк, Уилл удовлетворенно ухмылялся, словно я объяснил ему все.
- Чистая карма, - объявил он. - Мне бы следовало и самому догадаться.
- Ага, очень научное объяснение.
- Я серьезно. И забудь о мистической буддистской болтовне, потому что я говорю о реальных вещах. Если ты держишься за свои принципы, то И все прочее в жизни складывается лучшим для тебя образом - разумеется, при условии, что тебя не убьют. Это же элементарная психология. У людей сильно развито чувство обоюдности, правильности обращения, которое они получают друг от друга. И если все идет слишком хорошо, то они обязательно начинают себя спрашивать: «А что я сделал такого, чтобы это заслужить?». Если ты не найдешь на этот вопрос подходящего ответа, то навредишь самому себе. Не всегда, но достаточно часто. Поэтому если ты совершаешь поступок, который повышает твое самоуважение…
- Самоуважение - это для слабаков, - съязвил я. Уилл закатил глаза.
- Ты не согласен? Тогда зачем ты вообще об этом заговорил? Я пожал плечами:
- Может, этот случай просто поколебал мой пессимизм. Ведь меня могли избить до полусмерти, но не избили же. По сравнению с такой перспективой идея пригласить кого-нибудь на концерт кажется менее опасной. - Меня уже начал угнетать этот навязчивый самоанализ, но мне нечего было противопоставить популярной психологии Уилла, кроме собственной и столь же доморощенной версии.
Уилл наверняка заметил мое смущение, поэтому не стал развивать эту тему. Однако я, наблюдая за оживленно болтающей Франсиной, не мог отделаться от неприятного ощущения хрупкости обстоятельств, которые нас свели. Ведь если бы тогда я сбежал с поля битвы, а израненный парень умер, то я еще очень долго считал бы себя последним дерьмом. И не верил бы в то, что заслуживаю хоть какого-то снисхождения судьбы.
Но я не сбежал. И пусть решение было принято в последний момент, я имею право гордиться своим выбором? Разве чувство Франсины - награда? Я не завоевывал признание дамы в средневековом турнире; мы выбрали друг друга и остались верны этому выбору по тысяче сложных причин.
Сейчас мы вместе, и только это имеет значение. И я не собираюсь задерживаться на пути, который привел меня к ней, лишь для того, чтобы ворошить былые сомнения, которые нас едва не развели.
Когда мы ехали последний километр на юг от Ар-Рафидии, я видел впереди поблескивающую под утренним солнцем Пенную Стену. Почти нематериальную, как гора мыльных пузырей, но все еще целую даже через шесть недель.
- Не верится, что она продержалась так долго, - сказал я Садыку.
- Ты не доверяешь моделям?
- Нисколько не доверяю. И всю дорогу представлял, как мы перевалим через холм, и я увижу лишь съежившуюся паутину.
- Значит, ты не верил в мои расчеты? - улыбнулся Садык.
- Не принимай мои слова на свой счет. И ты, и я могли много раз ошибиться где угодно.
Садык свернул с дороги. Его студенты Гассан и Рашид выбрались из кузова грузовика и направились к Стене еще до того, как я успел надеть маску. Садык велел им вернуться и заставил надеть пластиковые сапоги и бумажные плащи поверх одежды, пока мы с ним делали то же самое. Обычно мы не обременяли себя такой защитой, но сегодня все было иначе.
Вблизи Стена почти исчезала - человек видел лишь изолированные отражения с радужными краями, неторопливо дрейфующие по невидимой пленке, когда в ней перераспределялась вода, следуя за волнами, возбуждаемыми в мембране колебаниями воздушного давления, градиентами температур и поверхностным натяжением. Эти изображения вполне могли быть отдельными объектами, обрывками прозрачного пластика, летающими над пустыней и удерживаемыми в воздухе настолько слабым ветерком, что у земли он не ощущался.
Однако чем дальше проникал взгляд, тем более сильными становились эти намеки на свет и менее правдоподобными - любые альтернативные гипотезы, отрицающие целостность Стены. Она протянулась на километр вдоль края пустыни, неровно возвышаясь метров на пятнадцать- двадцать. Но то была лишь первая и самая маленькая из Стен, и сейчас настало время погрузить ее в кузов грузовика и отвезти обратно в Басру.
Садык достал из кабины аэрозольный баллончик с реагентом и встряхнул его, направляясь к Стене. Я с замирающим сердцем последовал за ним. Стена не высохла, не порвалась, ее не унесло ветром, но для неудачи и сейчас оставалось множество причин.
Садык поднял баллончик и распылил реагент просто в воздух как могло показаться с того места, где я стоял, - но я разглядел туманное облачко капелек, осевшее на мембране. Послышался легкий шелест, похожий на шипение пара в утюге, и на меня еле ощутимо дунул влажный ветерок. Показались первые шелковистые нити, пересекающие ту область, где полимер, из которого состояла Стена, начал менять молекулярную структуру. В одном из состояний этот полимер был растворимым, с торчащими из его молекул атомами гидрофильных групп, которые связывали воду в тончайшие листы легкого, как перышко, геля. Теперь же, под действием реагента и энергии солнечного света, он прятал эти группы в гидрофобные маслянистые клетки, одновременно извергая из геля молекулы воды и превращая его в обезвоженную паутину.
Мне оставалось лишь надеяться, что он не извергнет и ничего другого.
Когда кружевная сеть начала опадать складками к его ногам, Гассан сказал что-то по-арабски - с отвращением и одновременно весело. Язык я все еще знал очень плохо, и Садык перевел, пробубнив из-под маски:
- Он сказал, что, наверное, почти вся масса сети придется на дохлых насекомых.
Он велел парням отойти к грузовику и направился следом, потому что из-за ветра поблескивающая завеса нависла у нас над головами. Она опускалась слишком медленно, чтобы стать для нас ловушкой, но я все равно торопливо направился вверх по склону.
Стоя в кузове грузовика, мы видели: Стена опадает по мере того, как вдоль ее длины расходится волна дегидратации. Если вблизи гель казался эфемерным, то с расстояния его остаток вообще был невидим. Вещества в нем было меньше, чем в очень длинных колготках - только колготки эти густо облепила дохлая мошкара.
