Он набрал новую горсть влажного мху и дышал через него.
Сонная одурь прошла, но как только он отнимал мох от лица, мозги обволакивались сонной волной, а ноги подкашивались.
— Фу!.. Да это и впрямь наркоз.
Подняв большой, испачканный в саже чайник, биолог стал пить из носка холодную воду. В вышине, попискивая, пронеслись какие-то птицы. Захар Иванович осмотрелся кругом: ночь стояла черная и непроглядная. Он почувствовал даже какую-то робость и, подойдя к костру, расшевелил головешки. Огонь вспыхнул ярче, но прогалины между деревьями стали еще чернее. Захар Иванович решил заглянуть в палатку к рабочим. И едва он сделал к ней несколько шагов, как на освещенной костром стороне брезента мелькнула какая-то длинная тень.
«Она!» — вздрогнул Захар Иванович.
Подкрадываясь к палатке, он взвел курки. Кругом — ни звука. Лишь в кармане, на груди, живым пунктиром тикали карманные часы.
Стоя на коленях, Захар Иванович чувствовал, как сквозь материю просачивается вода. Он осторожно поднялся с колен и заглянул в палатку.
То, что он там увидел, заставило его на мгновение оцепенеть… На груди у Гладуна шевелилась черная змея. Толщиной в запястье руки туловище ее, казалось, дышало. Большая, не по-змеиному широкая голова ее была наклонена над шеей приискателя, громадные глаза сверкали зеленым, металлическим блеском…
Невольно вскрикнув, Захар Иванович кинулся в палатку, но сразу же упал, зацепившись за чью-то ногу. Падая, он успел, однако, заметить, как змея метнулась по земле наружу.
— Меганейра! — заорал Захар Иванович не своим голосом. — Ископаемая стрекоза!..
— Да стреляй же, Захар, бей! — кричал Александр Иванович, выскакивая из своей палатки и на бегу выпуская вверх всю обойму из браунинга. Там неслась огромная стрекоза. Ее крылья, почти метр в размахе, со свистом рассекали воздух. Длинное, толстое туловище ее изгибалось наподобие змеи.
К полминуты весь табор был на ногах. Но стрекоза уже исчезла…
— Ведь она была на груди у Гладуна! — опомнился, наконец, Захар Иванович, все еще сидя на земле, у входа в палатку. — Как бы чего не вышло…
— Ничего, Захар Иванович. Не успела тварь проклятая! — послышался бас приискателя. — Только бороду и горло немного побрила, стерва!
Действительно, борода Гладуна была коротко и ровно обрезана, как ножницами, а на горле краснели полоски перерезанной кожи.
— Режет, как бритвой, — продолжал Гладун. — Однако я спал и ничего не слышал.
— Стрекоза усыпила тебя, товарищ Гладун. Она сначала этим своим запахом сон на тебя нагнала, а потом уже кусать начала, — сказал биолог, несколько успокоившись.
— Неужели она, Захар, действует так обдуманно? — недоверчиво спросил Александр Иванович.
— Ну, нет… Ей просто свойственен этот запах, как и многим теперешним насекомым. Но, конечно, сила запаха ее больше, в соответствии с размерами. Он помогает ей захватывать добычу.
— А ты действительно думаешь, Захар, что это была живая… ископаемая стрекоза Меганейра?
— Все данные за это. На последнем шурфе я нашел в сланце несколько крупных отпечатков крыльев и головы этой крупной стрекозы. Наконец в слое чистого льда мне посчастливилось найти даже кусок ее крыла. Я его еще показывал Мише.
— Ага, Захар Иванович, я видел… вроде слюды.
— Ну, да! Ты принял это за слюду. У меня тогда еще мелькнула мысль — не может ли во льду сохраниться целое насекомое. И вот…
— Мне все-таки как-то не верится, — сказал Александр Иванович, — чтобы это была живая ископаемая стрекоза. Может быть, это одна из теперешних стрекоз, но почему-то достигшая таких громадных размеров. Как могла сохраниться Меганейра до нашего времени? Кто этому поверит?
— Как сохраниться? Я тебе уже, Саша, объяснял: во льду… в состоянии анабиоза… Поверят ли, ты спрашиваешь? А вот этим живым грибкам и дафниям, которые у меня там (Захар Иванович указал на свою наладку), — поверят? Они ожили после многих тысячелетий скрытой жизни. И не только ожили, но размножаются и растут. Вероятно в том слое мерзлоты, откуда я достал рачков и водоросли, имелись идеальные условия для длительного состояния анабиоза.
— Оботри лицо-то, Захар, — перебил биолога Александр Иванович. — Все в комарах!
Захар Иванович машинально обтер лицо: он не чувствовал комариных укусов.
Иванычи уселись около костра на потниках. Повар принес им две кружки чаю и сухарей.
— Ну, что ж! Пусть будет Меганейра, — задумчиво произнес Александр Иванович, размачивая в чаю сухарь. — Так и запишем.
— Одно только у мена в голове не укладывается, — сказал Захар Иванович, взглянув на Спиртоноса. — Ротовые органы у стрекозы жующие, а эта, похоже, как будто сосала кровь.
— Так она и пробовала жевать, — помирил Александр Иванович биолога с его наукой. — Видел ведь, как она изрезала челюстями, да шкура-то у добычи крепкая попалась. А кровь — это привходящее обстоятельство, случайность.
Захар Иванович с сожалением посмотрел вверх, в утреннее небо: конечно, ожившие дафнии, водоросли и грибы, — все это очень хорошо. Но вот если бы привезти такую… О!..
Захар Иванович вскочил с места.
— Саша!.. Поищем? А?
— Я не прочь.
— Ну, тогда… а вперед, а вы меня нагоняйте!
— Да ты хоть ружье-то возьми, Захар! — крикнул ему вслед Александр Иванович.
— Разрешите, Лексанваныч; я его мигом догоню и ружье передам.
И Миша бросился вдогонку за Захаром Ивановичем.
Минут через десять уже вся партия быстро двигалась в том же направлении. На таборе остался только конюх.
Люди шли торопливо, часто спотыкаясь о кочки, озирались кругом и, прикрываясь ладонью, щурились в небо. Но все было тихо.
Прошло часа два.
— И Захар Иванович пропал, — высказал общую мысль Костя Краснов. — Не заплутал бы.
Теперь тайга постепенно поднималась в гору. Мох стал сухим и упругим, серый лиственничный лес зажелтел стволами сосен. На вершине склона, сквозь зелень опушки, просвечивало голубое небо: гора кончалась обрывом.
Александр Иванович поднял руку, — все остановились и прислушались: к слабому шелесту деревьев примешивался глухой рокот воды.
Вдруг раздался слабый крик и громыхнул выстрел. Все бросились к опушке. Сразу раскрылась ширь речной долины, а внизу, под крутым обрывом, пенился и ревел водопад. На прибрежной отмели суетился Миша, в руках у него было ружье. Поперек реки, прыгая с камня на камень и по временам окунаясь в туман водяных брызг, двигался Захар Иванович — туда, где на светлом камне резко выделялся неподвижный силуэт Меганейры.
