Тогда поднялся Юсс, Молодой, белокожий и светловолосый, и глаза светлые, - почему-то казалось, что ему трудно не отвести их, если встретишься с ним взглядом. И голос тоже у него был ясный, но неуверенный и звучал еще нерешительней оттого, что с нами Юсс разговаривал не на своем родном языке.
- Вчера я шарил на всех диапазонах и услышал такое, что шло не с Земли, - сказал он. - Ничего подобного я никогда еще не слышал. Это было похоже... как бы сказать... похоже на жалобу. А потом утихло. Я слушал, и мне стало страшно.
Он поднял глаза и тревожно оглядел нас, сидящих полукругом, но никто не засмеялся. Кто-то зашаркал подошвами, кто-то покашлял, но не засмеялся никто. И не встретив того, чего опасался - насмешки, - Юсс продолжал:
- Может быть, сегодня вечером попробовать еще раз. Может быть, я опять это услышу.
Белые, длинные, совсем девичьи пальцы его пробежали по клавишам настройки. Снаружи, в разреженном холодном воздухе Марса, беззвучно повернулись антенны.
В картонных раковинах громкоговорителей хрипло вздохнул ветер. Но летел он не над какой-то планетой, не над океанами Земли и не над полюсами Марса, он летел среди миров и не приносил с собою ни отзвука, ни зова, только свое же звездное эхо.
Мы ждали, недвижимые, охваченные смутной печалью, печальной тревогой оттого, что сейчас увидим, как горько обманется Юсс в своих надеждах.
Но оно пришло, и в первую минуту я не понял, что же это напоминает. Я мог бы поклясться, что никогда еще не слыхал ничего похожего. То был звук бесконечно низкий, глубокий, и не просто звук, а песнь, протяжный вопль, голос, полный невыразимого страдания, голос некоего духа, влачащегося в недрах пустоты, голос иного времени, иного мира.
Из громкоговорителя слышался шорох, будто моросил дождь. Радиопомехи. А голос... такой рев издавали, должно быть, плезиозавры, что обитали в теплых морях вторичного периода, подумалось мне.
А потом я подумал о Грандэне, мне представилось его озабоченное лицо, вспомнилось, что услыхал я тогда в глубине наушников, прижатых к ушам, точно морские раковины.
Но здесь, на Марсе, вдалеке от нашего Солнца, голос звучал гораздо более мощно, чем тогда на околоземной орбите.
Я порывисто зажал уши, как зажмуриваешься, когда слепит, я пытался больше не слышать этого далекого зова, искаженного, страдальческого, всепроникающего и зыбкого, этих хриплых воплей, завывания расплавленной материи, зловещего свиста.
Я пытался не искать в этом смысла, проблеска надежды, ибо знал: надеяться бессмысленно, ведь я на Марсе, в пустыне, и знаю, что во Вселенной мы одни. Я пытался... но тщетно.
А голос менялся. В нем было все меньше глубины, все больше металла, словно звучали какие-то небесные трубы. Слабее, слабее, и вот все пропало.
- Помехи, - сквозь зубы сказал Ферье.
Настала тишина, и тогда Ласаль коротко щелкнул переключателем, и к нам хлынула музыка Земли. Долгие минуты мы молчали, а на Земле трубач все разматывал нескончаемую, спутанную певучую нить.
Наконец я обернулся к Ферье.
- Нет, не думаю, - сказал я. - Помехи так не исчезают. Не думаю, чтобы это объяснялось так просто.
- Чего не знаю, того не знаю.
И Ферье возвел глаза к потолку в знак, что ему надоели разговоры на эту тему, а я подумал - просто он не желает признать, что ошибся, и не позволяет себе надеяться.
- Чего вы надулись? - сказал Ласаль. - Вам эта музыка не по вкусу? Пожалуйста, можно послушать "Ла Скала", или парижскую оперу, или московскую, или Альберт-Холл, или Сторивилл. Стоит только переменить волну.
Волну переменили, и вот все голоса, все оркестры Земли к нашим услугам. Но мы-то ждали и надеялись услышать неведомый голос, иные созвучия, вот о чем думали мы, глядя на экраны, на пустынные равнины Марса.
- Это мне напоминает один случай, - сказал Вьет.
Как ни странно, до сих пор он молчал, а ведь обычно, что бы ни случилось, у него всегда была в запасе какая-нибудь удивительная история, которая оказывалась кстати. Не человек, а ходячая летопись. Очень редко мы узнавали, что думал он сам о каком-либо своем приключении, но что и как приключилось - об этом он умел поведать во всех подробностях.
- Это мне напоминает один спиритический сеанс. Помнится, нас там было пятеро, мы сидели в полутьме за круглым столом, кончиками пальцев касались полированной столешницы и, сами не очень в это веря, надеялись - вдруг что-то произойдет. Ждать было нечего - я думаю, все мы это понимали, кроме, может быть, женщины, в чьем доме мы собрались, - она-то верила непоколебимо. Однако мы тоже на что-то надеялись.
- И действительно что-то произошло? - резко спросил Ферье.
- Право, не знаю. Теперь я почти уверен, что ничего не было, а тогда совсем не был уверен. В человеке живут всевозможные звуки - шумит кровь, текущая по артериям, колеблются барабанные перепонки, дышат легкие, да еще сколько призраков, воспоминаний о звуках, которые некогда погребены были в саркофагах памяти, но только и ждут, как бы вырваться на волю. Да, не очень-то можно верить своим ушам. А может быть, тут что-то другое. А может быть, это одно и то же. Вот ты что-то услышал - и заворожен, и трепещешь, а потом все прошло - и начинаешь сомневаться.
- Не вижу связи, - сказал Ферье.
- А я вижу, - отрезал Вьет. - Все мы тут сидим вокруг огромного стола - пустынного Марса, - нетерпеливо барабаним по нему пальцами, и подстерегаем, и ждем, и надеемся, и стараемся пробудить голоса Вселенной. Время идет, а мы все ждем напрасно. А потом, когда свет меркнет, и стол вздрагивает, и где-то в пространстве возникает звук, мы начинаем спрашивать себя, не обманул ли нас слух, начинаем сомневаться.
- Мы не гадалки и не астрологи! - загремел Ферье. - Не предсказываем будущее по картам и по звездам. И не вызываем духов умерших.
- Пока еще нет. Пока. Но у нас есть кое-что общее и с гадалками и с астрологами, - заметил Вьет. - Мы ждем зова. Ищем контакта. И очень надеемся дождаться и найти. Через пять лет мы дойдем до Юпитера. А через столетие, возможно, достигнем звезд. И нравится тебе это или нет, Ферье, мы стремися туда все по той же старой-престарой причине: нам ненавистно одиночество.
На то, чтобы достичь Юпитера, мы потратили шесть лет. А Юпитер оказался всего лишь громадным океаном, совершенно безжизненным: жидкий зеленый шар, исполинское око в орбите Пространства, отражающее холодные лучи далекого солнца; Юпитер - скопище бесстрастных бурь и гигантских волн. Мы этого и ждали - и все-таки это было горьким разочарованием. Ведь долгие недели мы мчались в пустоте, пленники своих ракет, затая тоску по Земле, и во взглядах угадывались печаль и призрак земных зеленых равнин, в ушах отдавалось эхо родных звуков - говор толпы, волчий вой, все голоса жизни.
