— Сие есть Божья воля! — резко произнес Кастелар. — Мы принесли этим язычникам истинную веру. С их правителем хорошо обращаются, верно? При нем его жены и слуги, которые выполняют все его желания. А что до выкупа, — Кастелар откашлялся, — Сант-Яго, наш святой покровитель, славно вознаграждает своих воинов.
Монах посмотрел на всадника и сдержанно улыбнулся, словно хотел заметить, что проповедь — не солдатское дело. Пожав плечами, он произнес:
— Нынче вечером я увижу, насколько славно.
— Разумеется, — согласился Кастелар, испытывая облегчение от того, что пикировка закончилась.
Сам он тоже когда-то готовился к принятию сана, но был изгнан из ордена из-за неблаговидной связи с одной девицей, вступил в армию во время войны против французов и в конце концов последовал за Писарро в Новый Свет в надежде, что там он, младший сын обедневшего идальго из Эстремадуры, сможет сколотить хоть какое-то состояние. Но прежнее почтение к духовенству осталось.
— Я слышал, что вы осматриваете каждую вещицу прежде, чем она попадает в хранилище, — заметил Кастелар.
— Кто-то должен этим заниматься… Нужно ведь отыскать среди этой груды металла настоящие произведения искусства. Я убедил в этом нашего капитана и его капеллана. Ценители прекрасного при дворе и в церкви останутся довольны, получив эти изделия в целости и сохранности.
— Хм. — Кастелар потеребил свою бородку. — Но отчего вы занимаетесь этим по ночам?
— Вы и об этом знаете?
— Я здесь уже давно. Об этом все говорят.
— Осмелюсь заметить, вы приносите в казну несравненно больше, чем получаете. Мне самому хотелось бы побеседовать с вами: ведь ваш отряд совершил героический переход.
Кастелару живо вспомнились события последних месяцев. Брат их капитана, Эрнандо Писарро отправился во главе одного из отрядов на запад, преодолел изумительные по своей красоте Кордильеры — высочайшие горы с головокружительными ущельями и бурлящими реками — и вышел к стоящему на берегу океана таинственному храму Пачакамак.
— Мы не добились крупных успехов, — признался Кастелар. — Самой ценной нашей добычей стал индейский вождь Чалкучима. Удалось подчинить себе часть населения… Но вы собирались рассказать, почему занимаетесь сокровищами исключительно после захода солнца.
— Чтобы не возбуждать алчность и разногласия. Они уже причинили нам немало вреда. При дележе добычи люди всегда проявляют излишнее нетерпение. Кроме того, ночью орды Сатаны наиболее сильны. Я очищаю молитвой предметы, которые посвящены ложным богам.
Мимо них тяжелой поступью прошел последний носильщик и исчез за стенами города.
— Мне бы хотелось взглянуть на сокровища, — порывисто произнес Кастелар. — А почему бы и нет? Я пойду с вами.
— Что? — испуганно спросил Танакуил.
— Я не стану вам мешать. Просто посмотрю.
Монах был явно раздосадован.
— Вначале вы должны получить разрешение.
— Зачем? У меня достаточно высокий чин. Мне никто не откажет. Вы что-нибудь имеете против? Я полагал, вы обрадуетесь, если вам составят компанию.
— Довольно скучное занятие. Другие, во всяком случае, так считают. Поэтому-то я, как правило, и работаю в одиночестве.
— Мне не привыкать стоять на часах, — рассмеялся Кастелар.
Танакуил сдался.
— Ну хорошо, дон Луис, раз вы настаиваете. После вечерней молитвы приходите в Змеиный Дом, как они его здесь называют.
* * *
Над горами сверкали бесчисленные звезды. Половину из них, а то и больше, никогда не увидишь на европейском небе. От холода Кастелара пронзила дрожь, и он поплотнее закутался в плащ. Его дыхание превращалось в пар, шаги гулко отдавались на мостовых. Каксамалка, призрачный и мрачный город, окружал его со всех сторон. Кастелар порадовался тому, что на нем металлический нагрудник и шлем, хотя здесь они вроде бы не были нужны.
Индейцы называли эту землю Тауантинсуйу — Четыре Четверти Мира. Такое название для страны, превосходящей по размерам Священную Римскую империю, почему-то казалось более подходящим, чем Перу, поскольку никто не знал, что последнее в точности означает. Была ли она уже ими покорена, да и возможно ли такое — покорить всю эту страну, ее народы и ее богов?
Недостойная христианина мысль. Кастелар поспешил дальше.
Вид часовых возле сокровищницы подействовал на него успокаивающе. Свет фонарей отражался от доспехов, пик и мушкетов. Эти солдаты были из числа тех отчаянных головорезов, что прибыли морем из Панамы, прошли маршем через джунгли, болота и пустыни, разбили всех врагов и возвели укрепления. Они сумели преодолеть горы, достигавшие небес, захватить самого правителя язычников и заставить его страну платить дань. Ни человек, ни дьявол не пройдет мимо них без разрешения. А если они устремятся вперед, никто не сможет их остановить.
Часовые знали Кастелара в лицо и отдали ему честь. Брат Танакуил поджидал его с фонарем в руке. Он повел кавалериста вниз, в сокровищницу. Притолока над входом была украшена орнаментом в виде змеи, какую белый человек никогда не видел даже в кошмарных сновидениях.
Огромное, с множеством комнат здание было сложено из каменных блоков, искусно вырубленных и пригнанных один к другому с необычайным тщанием. Кровля у бывшего дворца была деревянной. Испанцы навесили на все входы в здание крепкие двери, тогда как индейцам для этой цели служили циновки из тростника и куски материи. Пропустив гостя вперед, Танакуил закрыл за собой дверь.
Таившиеся в углах тени заскользили по остаткам стенных росписей, которые в своем благочестивом рвении затерли испанские священники. Сокровища, доставленные караваном в этот день, находились в передней комнате. Кастелар различил исходящее от них слабое сияние. Он прикинул, сколько центалов благородных металлов здесь свалено, и у него закружилась голова. Он пожирал сокровища глазами — все, что ему оставалось. По прибытии каравана офицеры Писарро в спешке развязали узлы, желая удостовериться, что обошлось без обмана, да так и оставили все лежать как попало. Завтра они взвесят драгоценный груз и присоединят его к уже имеющимся сокровищам. Повсюду валялись обрывки веревок и мешки.
Монах поставил фонарь на глиняный пол и опустился на колени. Он поднял золотой кубок, поднес его к неяркому свету фонаря, пробормотал что-то и покачал головой. На кубке виднелась вмятина: изображенные на нем фигурки были повреждены.
— Тот, кто принимал эту вещь, уронил ее или отшвырнул ногой. — В голосе его слышались гневные нотки. Или Кастелару это показалось? — Скоты. Никакого почтения к мастерству.
