На пороге стояла Инка. За ней возвышался Сашок, казавшийся особенно громадным в сравнении с маленькой женской фигуркой. Он шагнул было вслед за Инкой в камеру, но она успокаивающе подняла руку:
— Оставь нас, Саша. Мне он не опасен.
Тот нехотя отступил назад, прикрыл дверь. Видно было, как хотелось ему остаться и пообщаться со мной с помощью своих пудовых кулаков.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Инка, стройная, подтянутая, в короткой джинсовой юбочке и зеленой с вышивкой футболке, выглядела совсем девчонкой, если бы… Если бы не глубокие тени под глазами, резко проявившиеся морщины на шее, какой-то усталый, потерянный и в то же время яростный вид. Да, по-своему она была красива. Но как портила эту красоту та ненависть, что кривила ее почему-то вдруг ставшие тонкими губы.
Я мог бы испугаться этой ненависти. Тем более, помня о телохранителе за дверью. Но своим молчанием она дала мне время прийти в себя, опомниться. Да, я любил эту женщину. Я боготворил ее и готов был молиться за нее. И все же она предавала меня. Предавала даже не в тот раз, после выдуманной мной истории. Теперь я понимал, что предательством была вся эта придуманная мной любовь.
Я любил ее, но она не любила меня никогда. Она просто использовала меня для того, чтобы что-то сделать или достать. И пока все было так, как она хотела, пока я не совал нос в ее дела, мне милостиво позволялось любить ее. Но теперь я зашел слишком далеко, затронул, очевидно, такое, что лучше и безопаснее для меня было бы не трогать. И снисходительная милость обернулась ненавистью.
Инка заговорила первой:
— Ну что, скотина, тебе теперь хорошо? Ты рад?
Ох, сколько зла звучало в ее голосе! На секунду мне показалось, что материализуйся сейчас эта злоба в физическую силу и меня просто размажет по стенам камеры. Не заслужил я этой злобы. Богом клянусь, не заслужил!
И я сделал попытку разбудить ее разум. Я заговорил. Я попытался напомнить ей о тех днях, когда нам было так хорошо вдвоем, когда я исполнял ее малейшие желания, когда все это было только в радость ей и мне. Мне было что вспомнить. Но она, похоже, не помнила ничего доброго. Только зло было в ее мыслях и словах. И тут я вспомнил заповедь Роберта Росса из «Теней в раю» Ремарка. В юности отец сказал ему: «Только безнадежные кретины хотят доказать свою правоту женщине и взывают к ее логике». И так же, как Росс, я смирился.
— Хорошо, — сказал я. — Ты права. Я заслужил твою ненависть и добра тебе никогда не делал. Пусть будет по-твоему. Я не достоин твоей любви.
Но моя покорность еще больше разъярила ее.
— Что мне теперь от моей правоты? — буквально взорвалась она. — Его нет! Ты можешь хотя бы понять это — его нет! И ты виноват в его смерти! Ты ничто по сравнению с ним. И ты его убил! Ты, амеба бесхребетная, медуза!
Может быть, когда-то мне простится то, что я сделал вслед за этим. Многие поступили бы также. И все-таки мне не стоило этого делать.
Я ударил ее. «Бесхребетная амеба» и «медуза» все-таки достали меня, и я ударил ее ладонью по лицу.
На губах ее показалась кровь. Может быть, Инку никто никогда не бил до этого. Хотя вряд ли. Существовал ведь в ее жизни и муж, и другие мужчины. Но большего оскорбления я, видимо, нанести ей не мог.
Как-то неестественно выгибаясь вперед всем своим худым маленьким телом, она взвыла. Взвыла на вдохе, закатив глаза. А потом, выставив вперед скрюченные пальцы, стараясь вцепиться мне в лицо, бросилась вперед.
Но я уже успокоился и без труда ушел от ее выпада. Вой превратился в рычание, дикое и почти нечленораздельное.
— Ты! — рычала она. — Ты! Я уничтожу тебя! Уничтожу! Я тебя посажу! Мразь!
А у меня не было к ней зла! Пелена упала с моих глаз. И видел теперь я не женщину, которую любил и обожествлял. Передо мной была злобная, стареющая обезьяна, в которой не осталось ничего человеческого. Все было больно, грязно и одновременно смешно. Наступило время заканчивать глупый спектакль. И теперь я знал, как это сделать.
Взяв Инку за плечи, я с силой встряхнул ее, чтобы хоть немного привести в чувства. А потом, глядя в глаза, заговорил медленно, внятно. Очень важно было, чтобы Инка поняла меня.
— Слушай внимательно! Я создал этот мир. Создал из любви к тебе и для тебя. Теперь я же его и уничтожу. Ты останешься жить и помнить. Сейчас, через несколько минут, сюда спустится новый глава вашей мафии. Назовем его Александр Иванович, и он даст приказ своим людям выпустить меня. Ты пойдешь со мной до автовокзала. Там мы расстанемся навсегда. А здесь, когда мы уйдем, все исчезнет. И все исчезнут. Ты хорошо это усвоила? Я очень этого хочу. И так будет!
Глаза у Инки все еще не выражали ничего, она тяжело дышала, но я знал, что она слышит и понимает меня. И она знала, что будет так, как я сказал. Ничего против этого она сделать уже не могла. Потому, что была таким же фантомом, порождением моего воображения, как и все остальные…
* * *
Сергей разлил остатки вина.
— И ты не знаешь, что там теперь происходит? — спросил он.
Я вяло пожал плечами, поднял стакан и в три глотка выпил его.
— Откуда? Скорее всего, ничего не происходит. Я ведь действительно очень этого хотел. Так что, сам понимаешь…
— А Инка? С ней-то что?
— Что с ней может быть? Дома, наверное, уже.
Сергей помолчал, потом, вздохнув, сказал:
— Ладно, сегодня ты уже никуда не поедешь. Из Буденковска в это время автобусов нет. Сейчас Светке скажу, она тебе на диване постелит. У меня там заначка есть. Сейчас принесу. Еще выпьем. Тебе сегодня это очень нужно.
Он поднялся и вышел из кухни. Он был все-таки настоящим другом.
Я стоял у окна. На улице было лето. Нежаркое, зеленое. Я смотрел на кроны деревьев, почти скрывавшие собой соседние дома, но не видел их.
Перед глазами стояла Инка. Не эта, сегодняшняя, а та, давняя, нежная, любящая и верная. Такая, какой я ее придумал.
