Если его не окажется и среди стражей дней и часов, ибо время как элемент мироздания также имеет своих покровителей, то дальнейшие поиски придется оставить. Недаром Святой Макирус Александрийский полагал, что духам число — легион. Альфонс де Спина называет умопомрачительные цифры: 133 306 668, другие авторитеты — малость поменьше: 79 князей и 7 405 926.
Недели и недели ушли на бесплодные поиски. Висенте переворошил множество рукописных трудов и первопечатных изданий. Посредством графологической экспертизы ему удалось установить, что глоссы на полях «Книги Сияния» могли быть написаны братом Лоренцо из Ареццо. Монах скончался в 1611 году, в день Всех святых, при загадочных обстоятельствах: тело его обнаружили в крипте Санта Марии дель Бланка, в Толедо.
Список книг, которыми он мог пользоваться, ограничивался, таким образом, началом семнадцатого века. Труды демонологов на столе Висенте выросли в ступенчатую пирамиду, на манер гробницы фараона Джосера. Он поразился нечаянному сходству книжных стопок с нагромождением языческих мастаб. И если бы с пользой! Но ни Петер Бинсфельд, ни Никола Реми, ни Мартин Антуан дель Рио, ни даже Анри Буже и иже с ними ничем не помогли в раскрытии тайны. Хорошо еще, что «Compendium Maleficarum» Франческо-Марии Гуаццо, «De Natura Demonum» Джовани Лоренцо Ананьи и, вдобавок к ним, «Magiologia» Барталамеуса Анхорна и «Demonologia»[8] короля Джеймса Первого, оттиснутая в 1597 году в Эдинбурге, позволили определить основное направление поисков. Имя покровителя наук хоть и не было упомянуто, но стало ясно, что он имеет определенное отношение к духам планет.
Любопытство Висенте еще более возросло. Обличений в адрес заклинателей звезд в «Библии» было предостаточно. Именем Люцифера античные авторы называли Юпитер и, прежде всего, Венеру. Именно ей, рогатой богине Астарте-Иштар, поклонялись в земле Ханаанской. Даже премудрый царь Соломон бывал замечен в подобном грехе. Про Ахава и блудницу Иезавель говорить не приходится. Они не только кадили Ваалу и Астарте, но и приносили им в жертву людей. Хранитель библиотеки не мог не знать, что этот самый библейский Ваал — не кто иной, как Бел, он же Мардук, а следовательно, Зевс-Юпитер.
Демонический круг сомкнулся с астрологическим.
Дальнейшее развитие темы сулило новые открытия. Висенте настораживали совпадения, подобные симпатическим соответствиям, которыми зиждется волшебство.
Возможно, смерть брата Лоренцо в Толедо и была случайна. Но как пройти мимо того, что именно там, в старой королевской столице, диабло[9] был признан, как факт?
Впервые слово «диаболос» было употреблено александрийскими богословами в греческом переводе «Ветхого завета» еще в третьем веке до н. э. Херувима, отпавшего от бога, евреи именовали Сатан, т. е. «противник». Отсюда «сатанас» в «Новом завете». На латыни греческое «диаболос» транслитерировалось в диабулус, а имя Сатан осталось без изменения.
Как персонифицированное зло, дьявол имеет множество ипостасей: он и Вельзевул, вернее Баал-Зебуб — «Повелитель мух», и Асмодей — вредоносный демон, и Аполлион — ангел с впадиной на месте зада, чье имя Абаддон — бездна, Бегемот и Левиафан. Под разными видами являлся он отцам пустыни — первым святым отшельникам, что укрылись от скверны мира в бесплодных дебрях египетских песков. Одному Иеронимусу Босху оказалось по силам запечатлеть мерзкие личины, осаждавшие Святого Антония.
Но мировое зло — лишь философская категория, антоним добра. Как сущность и личность, дьявол был легализован только в 447 году на соборе в Толедо.
«Почему именно туда отправился, чтобы обняться со смертью, бедный чернокнижник Лоренцо?» — спрашивал и спрашивал себя просвещенный теолог.
Принадлежа по праву рождения к знатнейшему роду Гусманов, он питал к церкви Марии дель Бланка и свой особый интерес. Глубоко-глубоко под узорными звонкими плитами покоились кости дальних родичей — крестоносцев и конквистадоров, доблестных рыцарей Андалузии.
Наконец, последнее, но далеко не второстепенное. Знаменитая церковь когда-то была прославленной синагогой, и это тоже могло иметь определенное касательство к брату Лоренцо. Почему он выбрал для своих упражнений «Книгу Сияния»? Чего искал в трактате великого каббалиста?
Висенте решил непременно съездить в Толедо. Пусть не в самой церкви, но в богатых архивах кардинальского диоцеза,[10] или еще где-нибудь, непременно обозначится указание.
Отстояв ночную литургию, которую хор братьев закончил градуалом Sederunt, он пустился в дорогу.
Но еще долго звучало в ушах:
Sederunt principes Et ad versus me…[11]
По собственной воле свободной бросил он вызов князьям преисподней, назвав, пусть мысленно, их имена. Кругленький толстячок с зарастающей тонзурой, облаченный в коричневую сутану и подпоясанный вервием. Широкополая черная шляпа защищала его от солнечных стрел, надетые на босу ногу сандалии привычно отсчитывали шаги. Гордый идальго, принявший смиренный обет нищеты, Дон-Кихот с внешностью Санчо Пансы, Висенте с головой окунулся в калейдоскопическое мелькание вывесок, лиц и машин, в пекло дымящихся улиц. Дойдя по Калья Карбонел и Моран до пересечения с Клаудио Марчело, он сел в автобус, который повез его к автовокзалу. До отправления экспресса «Кордова-Толедо» оставалось ждать полчаса.
Висенте купил вафельный конус с шариком ванильного мороженого и устроился под тентом.
Так, вполне буднично началась его чреватая неожиданностями авентира.
Он знал Священное Писание почти наизусть, любил историю и свою страну. Это был его мир, где не существовало ни рубежей, ни розни языков. Уже в самом имени древней столицы испанских королей, куда он ехал, наслаждаясь прохладой и комфортом скоростного автобуса, чуткое ухо гебраиста различало исходное Toledoth — город царей. То же значение! И в названиях кварталов слышались отголоски Святой земли: Эскалон — от Ашкелона, града колена Симеонова, Макведа — от Македы Иудиной, Иенес — от Дановой Йоппы.
До указа Фердинанда и Изабеллы, за которым последовало изгнание евреев, Толедо, как и Кордова, был процветающим центром энциклопедической культуры. Христианине, иудеи и мавры в добром согласии поддерживали жертвенный костер перед священным алтарем Создателя Вселенной, вдохнувшего живую душу в Адама, праотца всех народов Земли.
Особенно славилась Толедская школа переводчиков, обретшая кров на Плаца де Лa Юдериа, возле главной синагоги, возведенной в двенадцатом веке при Альфонсо Восьмом. Самуэль Леви, казначей и друг Педро Кастильского, мечтал превратить ее в новый храм Соломона. О том, как выглядела площадь в те времена, сохранилась масса восхищенных свидетельств. Со всех концов света съезжались сюда торговые гости. Персидские ковры, дамасские шелка и булат, индийские адаманты и перлы, арабские духи в узорных флаконах тончайшего стекла, кашмирские шали и специи из далекого Серендипа — все сокровища полумира по морским и караванным путям стекались в Город царей.
