...дабы хранить знание...
Изображение было четким и детальным, потому что все это я хорошо знал. Это был Исторический Архив. Монахи работали, прослушивая и читая материалы в маленьких простых кабинах, размещенных вдоль стены. Девушка проплыла через эту комнату в следующую, где тянулись бесконечные шеренги прозрачных витрин, открывающих взору свои тайны.
...история человечества, ибо все люди едины...
Это был музей древнего искусства, с выставкой удивительных инструментов, машин и орудий, реконструированных и обновленных, собранных на сотнях миров. Но вот и большой зал остался позади, и девушка вошла в следующий.
...красоты...
Красота... Комната буквально ослепляла ею: статуи, картины, игра света, ткани, искусственные стимуляторы для кончиков пальцев, заключенные во флаконах ароматы необычайной сладости и остроты, бесчисленные музыкальные инструменты... Но даже среди этих воскрешенных чудес, созданных трудами тысяч забытых гениев, она была самой красивой... Когда она наконец вышла наружу, была уже ночь. Большой, сверкающий спутник планеты-родины лил бледный, серебристый свет на лицо, поднявшееся к небу, усыпанному драгоценностями.
Девушка широко раскинула руки, обнимая небо в жесте единства со Вселенной. Ее тело было любовью, ее лицо - надеждой, жест - единством, мистическим единством, бесконечным кругом, включающим все сущее, но ничего не ограничивающим. Картина, видимая над руками девушки, начала бледнеть и растворяться в глубокой черноте пространства, а потом верующие вновь увидели лицо своего Бога.
...заботу об этом Я доверил священникам, чтобы они сохранили их для людей, ибо это являет часть поиска человеком вечной правды.
Моя роль закончилась, и только теперь я осознал, что натворил. Нововведение! Это граничило с бунтом, а я вовсе не хотел бунтовать. Я был счастлив и в безопасности, я пожертвовал собой ради жизни, которая того стоила, с которой жизнь моя была сплетена и в которой она могла найти свое полнейшее отражение. Бунт? Против чего было мне бунтовать? Тут я увидел на экране девушку и понял.
Не жизнь, но Жизнь - не в отдельном, но во всеобщем смысле. Жизнь, заставлявшая людей приходить в Собор и дарующая им здесь краткий миг бездумного покоя. Это она заставила измученную ужасом девушку искать здесь убежища. Я понял, что есть обязанность более важная, что есть лучший способ исполнить ее, чем бездумная покорность.
Интересно, смогу ли я впредь быть таким, как раньше?
Я кое-что дал этой девушке - не могу сказать точно, что именно... бессловесную просьбу о красоте, надежде, вере и любви. Она стояла на коленях на одной из последних скамей, повернув лицо к Откровению, со слабой улыбкой на губах и глазами, блестящими от слез. Я был доволен. Чем бы мне ни пришлось заплатить за это, я знал, что никогда не пожалею об этом и ничто не сотрет в моей памяти воспоминаний ее лица, теплого и сладкого чувства любви, дарованной без надежды на взаимность.
...только тот, кто ищет, может найти, только дающий будет одарен...
Девушка медленно встала. Освобожденная от страха, она пошла вперед, в сторону Откровения. Рука ее на мгновение повисла над подносом для пожертвований, словно девушка вдруг задумалась, но она уже приняла решение. Дар упал на поднос, замерцал и исчез.
Она повернулась и направилась туда, откуда пришла. Но теперь ее уже не обременяла никакая тяжесть, она шла пружинистым шагом, легкая и беззаботная. Можно было подумать, что ее ждет какое-то развлечение, свойственное молодости, где смех людей взлетает в воздух, словно стая серебристых птиц... Перед Собором ее ждали наемники - черные тени зла, но она не колебалась.
Я сидел в контрольном зале и боролся с искушением. Из Собора было лишь два выхода - Барьер и Портал, но я подумал, а нет ли третьего. Будь оно так, я, возможно, и решился бы вмешаться еще раз, хотя Аббат никогда бы не простил меня. Но что мог я для нее сделать? Как я мог ей помочь?
Может, я и поддался бы искушению, но девушка повернулась перед Барьером и посмотрела вверх. Одно мгновение ее голубые глаза, казалось, смотрели на меня, словно она увидела мое некрасивое лицо и оно ей понравилось. Губы ее шевельнулись в беззвучной просьбе. Я наклонился вперед, как будто мог ее услышать, а она, прежде чем я успел что-либо сделать, повернулась и прошла через Барьер, оказавшись за пределами моей власти.
Ее преследователи двинулись вперед, подымая уличную пыль, но небрежность походки лишь маскировала искусный маневр, делающий бегство жертвы невозможным. Сцена эта навсегда осталась в моей памяти, вместе с ее фоном - трущобами, окружающими Собор, доходным домом, похожим на рассыпающуюся клетку для кроликов, заброшенным складом, книжным магазином с кое-как подновленным фасадом...
Она ждала их, улыбаясь. В руках смуглого мужчины появился карабин с толстым стволом. Девушка что-то сказала мужчине, и тот усмехнулся. Однако проходившие мимо крестьяне и невольники отводили глаза и торопливо удалялись, словно отрицали существование зла тем, что просто пытались не замечать его. Я сидел в муке ожидания, словно пригвожденный к стулу.
И тут смуглый мужчина тонкой струей огненного пламени из своего карабина отсек девушке ступни у лодыжек, улыбаясь при этом вежливо, как при долгожданной встрече. Хлынула кровь, но, прежде чем девушка рухнула на землю, двое других наемников схватили ее под руки. Девушка надменно улыбнулась и потеряла сознание.
Меня замутило. Последнее, что я увидел, были узкие белые ступни, оставшиеся на тротуаре перед Собором. Последними словами, которые я услышал, было тихое благословение и беззвучный шепот:
...одно лишь слово существует для людей, одно лишь слово, и слово это - выбирай...
Я поднял руку, чтобы постучать в келью Аббата, но заколебался и опустил ее. Я пытался мыслить четко, но это плохо у меня получалось. Пережитое измотало мое тело и душу. Никогда прежде мне не приходилось принимать важных решений.
Жизнь в монастыре шла своим извечным путем: в пять подъем и утренняя молитва, по десять минут на каждый прием пищи, шесть часов молитвы и медитации, шесть часов работы в монастыре, в Соборе или у Барьера, шесть часов учебы и тренировок, вечерняя молитва и сон. Такова была и моя жизнь.
Я сунул руку в мешочек, укрытый в складках рясы, и среди немногих мелочей мои пальцы наткнулись на нечто. Это был отполированный осколок кристалла, который я нашел в ящике для пожертвований, он сиял матовым блеском среди мелких монет. Я вынул его и еще раз осмотрел. Формой он больше напоминал яйцо, чуть поменьше куриного. Камень был прозрачен, как родниковая вода, без царапин и без трещин. Ничто не нарушало его идеальной прозрачности, ничто не портило гладкую поверхность, не указывало, для чего он служил, если его вообще использовали для чего-то.
