Ничего мы не сделали. Гулько еще раз посулил Гаврику, что он дождется и мы двинули в штаб. Было скользко, но под ноги я почти не смотрел, разглядывал коротко остриженный затылок Гулько, прикидывая, то так, то этак. Пора кончать. Выбрать момент и... Только фиг! Не даст он шанса. Да и не ликвидируешь его в открытую - свой. Табу. Даже Гаврика нельзя, а Гулько заместитель. Правда и он меня без трибунала не может... И выходит, придется нам по кустам прятаться, в Рэмбо играть. А если...
Я опять упустил миг когда произошла перемена. Исчезла плащ-палатка, теперь на нем был прекрасный твидовый костюм. Сдвинутая на затылок шляпа не могла скрыть ухоженной шевелюры. Благородных седин... Сигару! Бог мой, он курил сигару! Я даже не сразу понял что это. Под ноги ему стелилась не жидкая осенняя грязь, чистый асфальт, над головой сверкало яркое летнее небо и девушки улыбались ему в ответ... Щеголь, плейбой, довольный жизнью гуляка с Бродвея. Мертвечина ушла из глаз, это был благообразный, пожилой, много повидавший человек. Женщина, которую он держал под руку... Я знал ее, видел много раз, чувствовал и помнил, но она стояла ко мне спиной, а когда обернулась...
Время истекло, мелкий дождь опять поглаживал по слипшимся волосам, а ветер нес осточертевшие запахи осени и моря. Что это - прошлое, будущее? Какой ключик повернулся? Знание пришло и исчезло, оставив тусклый фантом. Ремарка в сером тесте дня. Плохо. А если будущее - плохо вдвойне. Потому что будущего у Гулько быть не должно. Или он, или я, без вариантов. Он жив, значит я...
Когда я впервые ощутил свой дар? Когда поверил? Студентом я знал какой билет вытащу на экзамене. Много учиться не приходилось - неприятные неожиданности обходили стороной. Я почувствовал смерть матери за тысячи километров от дома, в Хабаровске и успел на похороны. Читал по глазам, заглядывал в душу, но был ли мой дар хоть немного похож на нынешний? Отца сбила машина, Ирка ходила к онкологу со странными результатами анализов я не ощутил ничего. Настоящие знание пришло вместе с развалом, как неожиданный довесок, как слабая компенсация за утраченную душу и утерянный покой. Однако, оно спасало жизнь. Дважды меня едва не ухлопала пьяная сволочь... Нет, это уже позже, когда пошел пик уголовщины. Банды, кланы, крестные отцы и матери - дети разных народов... Убийцы-профессионалы, убийцы-одиночки, маньяки с карабинами... Охота за милицией - за формой, за табельным оружием и документами. Никто не верил никому, особенно соседям и держать дома обычный магнитофон было опасней чем неразорвавшуюся фугаску. Укреплялись двери, на ночь в квартирах не тушили свет, но это мало помогало и тогда обезумевшие граждане стали создавать отряды самообороны. Уличная стрельба по ночам перестала пугать быстро, труднее было привыкнуть к другому...
Прежде чем открыть дверь ты смотришь в глазок и в глазок же тебе втыкают заточку и ты остаешься висеть на двери. Или рано утром дети на мотоциклах затевают с тобою веселую игру в салочки и салят до тех пор, пока ты не остаешься лежать на асфальте.
Да нет, все это кино. Другое страшно - когда вокруг пьяные рожи и ты понимаешь, что сейчас тебя будут убивать. Ни за что, просто так, потому что сегодня вечером ты прошел по их улице. Всякое бывало...
Дома меня "навещали" дважды. В первый раз они стали ломать дверь, но не успели - на шум явились самобовцы. Второй раз я едва не попался. Я ждал Ирку и, не раздумывая, пошел открывать. У двери тоненькой иголочкой кольнуло беспокойство. Я успел уйти через соседский балкон...
А потом Ирка с родителями уезжала в Анапу отдохнуть и вновь я не почувствовал ничего, хотя до развала оставалось чуть больше трех дней. Я проводил их на вокзал и возвращался домой пешком по вечерней Москве. Метро тогда уже не ходило. Помнится, я еще удивлялся огромному количеству "Икарусов", набитых странными бесцветными личностями. Через три дня я понял, но времени рассуждать не осталось. Можно было только полагаться на свой дар, на умение читать по лицам и на веру в предчувствия. Не жалеть, не думать, не сомневаться. Стрелять не прицеливаясь, не на звук даже, на ощущение опасности, на запах смерти. Пахло отовсюду...
- ...на два дня осталось.
Гулько уже давно что-то мне говорил.
- А? - машинально переспросил я. - На сколько?
- Жратвы на два дня осталось. Надо реквизицию делать.
- Какие проблемы? - я никак не мог сообразить чего он хочет. - Надо, значит сделаем.
- Потапов плохо в тот раз поработал - мне не понравилось. Какой-то он вялый, все у него между пальцами уходит...
Мне надоел бессмысленный разговор и я сказал:
- Вот и проследи, чтоб не уходило!
Гулько долго молчал, а потом тихо ответил:
- Это не мое дело.
А было вот как...
Зима выдалась теплой и мокрой, лето коротким, сирень не цвела и планеты, выстроясь в ряд, лишали людей сна. Нервы не выдерживали и рвались, но некому было распознать сумасшедших - безумие кипело всюду.
Одни пили водку, купленную по тройной, против прежней, цене у грузчиков и таксистов, бубнили до утра на кухнях, хрипя от табачного дыма, бессонницы и перепоя. Дошедшие до черты - резали друг друга. Делали деньги, пытались забыться в работе, ненужной никому кроме них, забивали дни мгновенными, никчемными делами. Наиболее трезвые стояли в очередях за самым дефицитным товаром - иностранным гражданством. Учили языки и обычаи, собирали документы... Счастливцы, ошалело, не веря в свое счастье, махали руками остающимся - не сумевшим, но жаждущим. "Шереметьево-2" гудел как очередь за сигаретами. Картонные ящики, вьетнамцы, спецназы, собаки, ругань, валюта на гениталиях...
Жизни не было, но она дорожала. Нищие завывали в переходах, хватали за рукава и матерились, если подавали мало. О беженцах из одной республики помнили до беженцев из другой. Рубль увядал, кабаки цвели. Торопились успеть, не упустить, перебирая оставшиеся доступными радости. СПИД не пугал. Гоняли по иссохшим венам активированный уголь и "мульку", запивали транквилизаторы вином. Неприемлющие химию медитировали перед экранами. В речах не искали смысла, слова гипнотизировали. Женщины пили наравне с мужчинами, мужчины превращались в истеричек.
И все ждали, спрашивали друг у друга, самих себя и модных астрологов: "Когда же это кончится?", не подозревая, что "это" уже кончилось и не вернется никогда.
Часовой на крыльце, не отрывая зада от ступенек, подвинулся чтобы пропустить нас. Мы прошли и Гулько, неожиданно повернувшись, пинком свалил часового с лестницы.
- Не спи, дурень, пропадешь, - ласково напутствовал он. Парень копошился на земле и физиономия у него была обалделая.
- Это кто? - спросил я. - Рожа незнакомая.
- Новенький. Местный...
