- Нина Васильевна, - представилась старшая, сухонькая женщина с быстрой улыбкой и туманным немигающим взглядом . - Врач-психолог.
- Сестра-хозяйка, - улыбнулась грудастая, помоложе.
В коридоре с обшарпанным покатым полом пахло хлоркой, даже, кажется, дустом. И несло холодом - не из щелей ли в полу? Стены здесь толсто вымазаны бурозеленой, в жабий цвет, краской. Под потолком тлеют желтые лампочки, ватт в 25.
Гости из США были уже здесь - сидели в узком кабинетике директора на низком, продавленном, как матрас, диване под портретами Макаренко и Ельцина. Увидев губернатора, сверкнули фарфоровыми улыбками, поднялись. Давя дымящую сигаретку, вскочил и директор, похожий на подростка в чужом широком пиджаке, угрюмый, скуластый, с темными щеками, которые невозможно выскоблить бритвой, но с неожиданно синим взором.
- Чаю? Кофе? - спросил он, пытаясь соответствовать "мировым стандартам".
- Нет, нет, спасибо... мы сразу... - несколько неловко отвечал Ивкин.
- Я про детей. Как исполняется четырнадцать, мы отправляем в интернат. Пусть там командуют полками, как юный Гайдар... влюбляются, как юные Ромео и Джульетта. А у нас - дети должны быть детьми, как в семье, помогать друг другу. Ревность награждается ложкой по лбу. - Он смеялся, говоря это, и трудно было понять, правду ли говорит. - Воровство - отсидкой в чулане, где мешки с мукой. Если хочет, пусть ест из мешка, пока не скрутит его. Так как насчет чаю, кофе? Тогда - туда, - директор шмыгнул носом, поднялся и как-то обреченно махнул рукой. - Только лишнего не говорите.
- В каком смысле? - театрально насупился и оглядел его с высоты своего роста Сидоров. - Они не наши, не русские? Не так поймут?
- Я хотел сказать " не обещайте лишнего...
- А-а, это верно, - закивал, расцвел Сидоров и расправил плечи, имея, наконец, возможность произнести очередную умную мысль. - Мы не кремлевские, лишнего не обещаем. Только порядок на Руси.
- И не трогайте руками, - добавила негромко Нина Васильевна, болезненно кутаясь в халат, как в купальный.
Коридор повернул влево, директор открыл дверь - и гости гуськом прошли в душную комнатку с темными занавесками на окнах. Койки были покрыты серыми одеяльцами, на столе лежали нарядные и голые, целлулоидные куклы. По стенам красовались нарисованные детьми картинки - желтое солнце вроде яичницы, синее море - как морщины на лбу, белые птицы. А сами детки - ах вот они где! - лежали распеленатые в углу, на одной кроватке, чуть крупнее голых курочек на продаже, трое шестимесячных от роду, не старше.
- Остальных мы унесли... и дети-помощники тоже... чтобы не травмировать... - Директор, отвернувшись, тихо кашлянул в кулак. - Саня, метелку-то убери. - На полу валялся забытый полынный веничек с надетым продранным носком.
Хмыкнув что-то в нос, малый лет десяти-одиннадцати кивнул, вынес веник и мигом вернулся. И встал поодаль, приоткрыв рот.
Так получилось, что Станислав Иванович оказался рядом с иностранцами, а мальчуган - за ним. То, что произошло потом, случилось, видимо, еще и из-за того, что Станислав Иванович был довольно вальяжно одет - в белый пиджак, белые брюки. Как, впрочем, и американец - тот был в белых брюках. К тому же Станислав Иванович обратился к гостю на английском:
- Вы уже знаете кого увезете?.. - он при этом, разумеется, улыбался.
- Да. Вон ту девочку. - И американец тоже сиял зубами. Его супруга длинным пальцем с синим перстнем указала на лежавшую слева малышку.
Вот тут и коснулся то ли плечом, то ли ладонью мальчик Саня локтя Станислава и Ивановича и что-то промычал. Станислав Иванович оглянулся на него - парнишка как-то странно прохрипел, и Станислав Иванович даже не услышал слов, а скорее догадался:
- Мемя воймите... (Меня возьмите.)
Директор, который в это минуту объяснял губернатору, что дети практически здоровы, в смысле - конечности целы, но вот у этой девочки - будущей американки - врожденный порок сердца, у этой - в серединке - инфицированная венболезнь, а у этой - родовая черепная травма... матери их подбросили к крыльцу детдома... Но прервавшись, он покосился на шепчущего мальчишку и вовсе не укоризненно, скорее ласково буркнул:
- Саня... потом. - И сказал Станиславу Ивановичу. - Он хороший. Но вы-то ведь наш, из нашего города.
- Конечно, - рассмеялся губернатор. - Хоть и по-английски лучше всех нас говорит. Доктор наук, Колесов. Занимается ядрами... ну, не теми, конечно, которые спортсмены толкают...
И мальчик сразу же отступил от дяденьки в белом костюме. "Он решил - я тоже из США, - понял Колесов. - Что ж, милый, я не миллионер." Но что-то заставило его еще и еще раз посмотреть искоса на мальчика - Саня был красив, как римский юноша из альбомов Леонардо. Только вот губы как-то искривил... речь... он косноязычный? А глаза - с блеском, даже когда прикрывает их ресницами. Плачет все время?"
- Нет уж, - громко заговорила Нина Васильевна. - Пусть подбрасывают... пусть рожают...только бы не убивали.
- В каком смысле? - спросил американец, когда ему губернатор перевел суть слов врача. - Зачем убивать?
- Она говорит об абортах.
- О, йес. - Американец закивал. У него в стране также борются с абортами. Да и зачем аборты, если есть пилюли... Кстати, недавно ученые в США сделали опыт - просвечивали женщину в момент операции и смотрели, когда нож приближается к зародышу... так вот, не родившиеся дети, когда к ним близится скальпель, открывают рты и беззвучно кричат...
- Господи, - перекрестилась Нина Васильевна. - С ума сойти.
- Да, да. Ну, так что, господа... - губернатор заторопился перевести разговор на более приятную тему. - Мы даем добро...
- У нас, конечно, еще дети есть, - директор мелко, униженно рассмеялся. Моя-то фамилия тоже такая - Найденышев. Я их тут всех понимаю.
Средний ребеночек захныкал. И врач зашептала:
- Идемте в кабинет...
Гости снова гуськом потянулись в кабинет к директору, Станислав Иванович, оглядываясь, шел последним - его зацепила неловкая просьба мальчика, он хотел с ним поговорить, но мальчик исчез. Да и зачем Станиславу Ивановичу бередить душу сироты. Но все же не удержался, спросил у сестры-хозяйки:
- А у этого Саши... что?
- Ничего. Здоровенький.
- Речь какая-то...
- А-а. Незаращение нёба. Ну, волчья пасть.
"Ничего себе название! - содрогнулся Колесов. - Бедный мальчик. Наверно, "волчонком" и кличут."
В детстве самого Колесова прозвали Мумия, только потому, что все время был задумчив. Кличка эта обижала его, он краснел, бесился, - может быть, еще и по этой причине был счастлив со временем покинуть родные места, поступив в К.-ский политехнический институт.
Изредка встречая на жизненных путях землячков, с раздражением ожидал - вот его снова обзовут той кличкой, и порой обзывали, но он теперь в ответ лишь смеялся - и эта его улыбка как бы небрежно превращала кличку в дым, глупость... Впрочем, у него и раньше хватало ума с глубокой серьезностью ее не опровергать... Но до чего же цепко Слово. И это не пустяк, нет, не пустяк. Бедный мальчик...
