— Первый лот сегодня основной, — в голосе аукционера сквозит волнение — тщательно продуманное, ведь она — профессионал. — Средний класс, семья шанхайских импортеров, четыре успешных бизнесмена среди близких родственников, таланты по материнской и отцовской линиям. Первый ребенок, женский пол. У родителей большой показатель семейной стабильности, как и всегда у китайцев. — В комнате раздаются тихие одобрительные смешки, в основном от брокеров китайского происхождения. По мере того, как игроки вносят первые предложения, в голографическом поле возникают цифры. Торги начинаются. Аукционер называет цены, и темп повышается, когда цены растут. Она любит начинать с многообещающих лотов. Это настраивает брокеров на правильный лад.
— Покупать… развивать… — мой гость говорит почти шепотом. — Откуда вы берете этих детей? Это похоже на какой-то… аукцион домашнего скота.
— Скорее уж, на аукцион породистых животных. Твой отец обожает скачки, так что ты знаешь, о чем я. Годовалые жеребцы стоят дешевле взрослых, но и риск выше. — Я слежу за именами и пиктограммами, сверкающими в моем голографическом поле. В этом году я не покупаю Будущих. Мои клиенты — сливки общества, твердо стоящие на ногах и желающие заполучить лучших из Начинающих. Краем глаза я замечаю официанта, заменяющего наши напитки, хотя мой гость так и не притронулся к своему стакану, он даже отодвинул тарелку креветок, которые я обожаю. Я беру одну из них палочками для еды и предлагаю своему гостю. — Попробуй. — Думаю, у него в крови сейчас мало сахара из-за стресса. Повышение уровня сахара поможет ему переварить все это.
Он смотрит на креветку, но все еще не понимает правил и не хочет сжигать мосты, проявляя недвусмысленную враждебность. Поэтому неуклюже берет ее двумя пальцами и съедает.
— Кто покупает этих детей? — он говорит с набитым ртом, но его родители — рабочие из Питсбурга, и сейчас, в стрессовом состоянии, он демонстрирует манеры, привитые в детстве. Что ж, он научится вести себя иначе, если потребуется. А может, ему это и не потребуется. Я снова пожимаю плечами.
— Никто никого не покупает. Ты должен бы это знать. — Я жду, пока на его щеках проступит легкий румянец. — Расскажи, как ты догадался.
Углеводороды креветки помогают ему принять решение о том, как он будет жить со всем этим. Он выпрямляется, не следя больше за цифрами, мигающими в моем голографическом поле. Как я и ожидал, торги за первый лот проистекают весьма бурно.
— Все началось с компании моего отца. — Он берет клюквенный сок и делает медленный, медитативный глоток. — В школе я провел исследование экономического профиля производства в Питсбурге, в качестве своей выпускной работы. Мне очень повезло с учителями, они мне здорово помогали. — Он наклоняет свой стакан и хмурится, глядя на сок. — Когда я все рассчитал, получилось, что фирма моего отца не должна существовать. Она — лишь маленькое отделение производителя, получавшего все остальные продукты из-за границы. В основном, с севера Китая. Когда я спросил у отца, почему их не закрыли, он ответил, что тут все дело в навыках. Компания решила, что дешевле держать отделение в США, чем обучать неквалифицированных работников. Но это объяснение мне не подходило. Оно противоречило цифрам. Изучив историю компании, я пришел к выводу, что они никак не могли оставить этот филиал. Они перенесли производство в другую страну, как только появилась такая возможность. Какое-то время я ничего не понимал. А потом задумался о хороших учителях в начальной школе и в старших классах. Когда я вернулся, то обнаружил, что почти все они куда-то уехали. Перебрались в более престижные районы. В те времена наш район ведь считался дырой. Потом положение начало меняться. Закрытие крупного проекта по строительству жилья привело к тому, что нам стали уделять больше внимания. — По мере того, как он связывает все факты в одну цепочку, его глаза слегка раскрываются, но эта реакция едва уловима. Да, я вижу, почему ему нравится покер.
— Мне очень… везло. — Он наконец смотрит мне в глаза. — Успехи следовали один за другим. Меня выбрали для участия в нескольких специальных программах, я встретился с прекрасными учителями, легко сдал все тесты, поступил в Беркли. — Он определенно принял решение. — И что же из всего этого устроили вы?
Я заглядываю в свой каталог. До интересующих меня Начинающих еще много Будущих. Он позабыл о своем бесстрастном лице, и мне приходится отвернуться, сделать вид, что я изучаю картинки в голографическом поле. Я помню такие чувства, словно это случилось вчера, а не сорок лет назад. Я прочищаю горло.
— Перед тобой открыли путь, — я тщательно подбираю слова, вспоминая свой собственный гнев. — И ты решил пойти по нему. Мы лишь позаботились о том, чтобы ворота оставались открытыми.
— Насчет учителей я догадался. Взятки? — в его голосе звучит горечь. — Хороший подарок для Беркли, чтобы они взяли меня к себе? А что насчет жилищного проекта?
— На мэра слегка надавили люди, поддерживавшие его в прошлом. Конечно, все они владели разными предприятиями и некоторые принадлежали нашей организации. Этот проект — как бельмо на глазу, как социальная язва. Городу пришлось потратиться, чтобы остановить его, но в итоге, благодаря последующему развитию, этот шаг окупился. Городские бюрократы, как правило, не видят дальше края своего стола, но если их убедить, они могут приобрести большую широту взглядов, — я говорю с такой интонацией, словно сообщаю ему неоспоримые факты. — Тебя приняли бы в Беркли и без нашего участия, мы только… поддерживали тебя время от времени.
Я жду, пока он закончит вспоминать близких друзей и профессоров, которые помогали ему, когда он колебался, когда страдал от эмоциональных кризисов, через которые проходили мы все. Думаю, нам — тем, кто понимает, в чем дело, — всегда приходится проходить через это. Одним это проще, другим тяжелее.
— Теперь ты спросишь, кто мы такие, — я терпеливо улыбаюсь.
— Я собирался спросить вас… кем бы вы, черт возьми, ни являлись… что вы сделаете, если я не поступлю так, как вы хотите?
— На самом деле это один и тот же вопрос.
— Вы манипулировали мной, — его лицо искажается гневом. — Сделали из меня то, чем я стал.
— А ты хотел когда-нибудь заняться чем-то другим?
На какой-то момент он умолкает.
— Играть джаз. — Он пытается испепелить меня взглядом. — Когда я ушел из Беркли, я почти год играл в клубах на саксофоне. Я думал, что именно так я и хочу жить.
— Почему же ты вернулся к учебе?
Он действительно прерывает свою речь, чтобы честно обдумать это. Он пытается цепляться за свой гнев, но честность не дает ему покоя.
